Кружевные закаты. Светлана Нина
в любимое лицо, зная наперед каждую морщинку и неровность, но находя откуда-то мужество, – ты любил Марианну?
Крисницкий выдохнул. Он ожидал не этого. Сцены, упреков, поношений, угроз… Так в его представлении женщина реагирует на открытие адюльтера мужа.
– Тоня, – тихо ответил он, приближаясь к жене, но не решаясь взять ее руку. – Что бы ни было в прошлом, теперь это не имеет значения.
Тоня медленно кивнула, отвернулась и, не говоря ни слова, даже не отвечая на его возглас, удалилась. «Я скоро вернусь и продолжу твое образование», – стучало в ее в висках, а перед глазами стояла Марианна, великолепная, сияющая, поразительно точно попадавшая в определение абсолютно, душой, телом и мыслями красивого человека. Если бы только не связь с чужим мужем… И в соревновании с ней она, малышка Тоня, наивная, поспешная, застенчивая. Не мудрено, что так долго он не приступал к истинным своим обязанностям! Тогда ей льстило, что он пытается вызвать в ней ответное желание, возится, как компаньонка. Теперь-то она узнала, почему он так вел себя. И признание поражения, несмотря на то, что все кончилось между ней и им, грызло. Свинцовый холод правды обрушился на нее неожиданно, стихийно. Не было сил даже изобразить улыбку осведомленности и соврать что-то себе самой. Боль тупым ножом царапала сознание, мешая дышать.
Что она пережила за часы, проведенные наедине со своим миром, Крисницкий не знал. Он в полной темноте сидел в столовой и ждал, сам не зная чего. Он понимал, как глуп, ничтожен и смешон. Да, страшно жить, страшно доставлять боль близким. И никуда от этого не деться, ведь себя не переиначишь. Он так всегда и будет причиной волнений и обиды.
Нет, я не Байрон
… а все-таки близок к нему. И хуже всего то, что эта проклятая совесть не желает замолкать. Дура, жалкая дура, зачем ты навалилась на него, что именно он сделал не так? Любил, шел по велению сердца. Так что ты бесишься, совесть?
Он не спрашивал себя, зачем вновь сошелся с Марианной, и правильно это ли было. Он даже не воспринимал терзания Тони как свои собственные, но мысль, что она мучается по воле кого угодно, не обязательно его, была нестерпимой. Она казалась ему существом высшей породы, лишенным зависти, злобы и возможности предать, поэтому он негодовал на мир, что тот так несовершенен. Нехотя подчиняясь честности, Михаил отдавал себе отчет, что не может считаться порядочным человеком.
Вечером Тоня сошла к трапезе и, ни словом, ни взглядом не напоминая о случившемся, спокойно принялась за пирог. По утрам дворяне в основном питались кашей, вечерами же Крисницкий позволял полакомиться.
– Тоня, – неуверенно начал Крисницкий и остановился, поймав ее внимательный сочувствующий взгляд.
– Да, Мишенька.
– Я… все о том, о… Не сердись на меня, это в прошлом.
– Ты уже говорил это.
– Ну что же, коли это правда.
– Правда потому, что ты не свободен или она связана обещанием? – напрямую спросила Тоня.
В