История знаменитых преступлений (сборник)_clone_2018-04-01. Александр Дюма
участвовала ни в каких интригах, скорее по велению сердца, нежели по настоянию мужа перенесла на венгерскую королеву всю ту нежность и заботу, какие питала бы к родной матери. Однако, несмотря на эти изъявления приязни и почтения, Елизавета Польская, опасаясь за сына и руководствуясь своим материнским чутьем, не отказалась от своего первоначального намерения. Ее не оставляло чувство, что вздохнуть свободно она сможет лишь тогда, когда увезет Андрея подальше от королевы и ее придворных, таких любезных с виду и вероломных на деле.
Никого известие об отъезде герцога Калабрийского не расстроило больше, чем брата Роберта, его наставника, и теперь он всеми силами старался этому помешать. Слишком глубоко он увяз в политических интригах, слишком долго с ожесточением игрока, рассчитывающего вот-вот схватить фортуну за хвост, корпел он над своими планами, чтобы сдаться теперь, когда все чаяния обещали осуществиться! Еще немного, и силой его хитрости, упорных усилий и терпения враги будут наконец повержены, а сам он станет полновластным правителем… Отрезвление было болезненным, и брат Роберт, собрав последние силы, попытался переубедить Елизавету. Но страх говорил в ее сердце громче, чем все увещевания монаха, и на каждый довод брата Роберта у нее был лишь один ответ: пока сын не станет королем и не получит полную и безграничную власть, неразумно оставлять его на растерзание недругам. Уразумев, что настаивать бесполезно и победить страхи венгерской королевы не удастся, брат Роберт попросил у нее еще три дня и пообещал, что, если за это время не получит известия, коего с нетерпением ждет, он не только не станет возражать против отъезда своего воспитанника, но даже последует за ним и навсегда откажется от планов, стоивших ему столько крови и пота.
На третий день, ближе к вечеру, когда Елизавета стала готовиться к отъезду, монах вошел в ее покои и, светясь от радости, показал письмо с печатями, кои он только что в спешке сломал.
– Благодарение господу, наконец-то я могу предоставить вам, сударыня, неопровержимые доказательства моего усердия и прозорливости! – торжествующе воскликнул он.
Мать принца Андрея с жадным вниманием прочла документ, а потом перевела на монаха взгляд, в котором читались остатки недоверия, – она все еще не решалась предаться переполнявшей ее сердце радости.
– Да, сударыня, поверьте своим глазам, раз уж моим речам вы довериться не пожелали, – горделиво вскинув голову, продолжал монах. В оживлении и радости лицо его казалось менее уродливым, чем обычно. – И это не игра чрезмерно пылкого воображения, не иллюзия слишком доверчивого сознания и не предрассудок слишком ограниченного разума. Этот план я долго обдумывал, со всей тщательностью подготавливал и ловко провел в жизнь! Это плод моих ночных бдений, предмет дневных размышлений и дело всей моей жизни! Я прекрасно понимал, что в Авиньоне у вашего сына много врагов, которые не желают, чтобы он властвовал, но знал я и другое: