Последний акт «симфонии». Татьяна Гаврилина
путем насильственного пострижения, он вершил свои патриаршие дела скорее по наитию и разумению, нежели по канонам Священного писания, которое по утверждению современников знал весьма поверхностно.
Более светский правитель, чем духовный деятель Филарет и действовал в рамках, усвоенных им еще с юности представлений о величии, суровости и высокой требовательности прирожденного царя по отношению к своим подданным. Ярким и единственным примером такого самодержца служил для Филарета образ незабвенного Ивана IV Васильевича Грозного, при дворе которого он, собственно говоря, вырос и прошел первые жизненные университеты. Явная неспособность Филарета Никитича избавиться от навязчивых и довлеющих над его сознанием стереотипов жесткого и деспотичного правителя Ивана Грозного, в конце концов, превратила родоначальника новой династии Романовых в невольного реаниматора крайне непопулярных методов правления предпоследнего Рюриковича.
Но удержать Русь в узде уже изживших себя патриархальных представлений об устройстве семьи, мира и человеческих взаимоотношений было не так-то просто! Близкое и непосредственное знакомство с Западом, который явил заскорузлому в невежестве боярско-дворянскому сословию Москвы пример иного образа и уровня жизни, заставило его наиболее гибкую и прогрессивно мыслящую прослойку критически переосмыслить свое бытие и наметить новые приоритеты как в своей собственной судьбе, так и в судьбе своего отечества. Однако, прельщаясь сверх всякой меры теми правами и свободами, которое западное общество охотно предоставляло каждой отдельной личности, они упускали из вида главное, а именно, те страшные и необратимые последствия, к которым подобная вседозволенность приводила на практике – к катастрофическому оскудению нравственной глубины и чистоты души.
Но процесс был запущен, и его уже невозможно было остановить! Причем, стремительность этого процесса возрастала тем больше, чем разнообразнее становились экономические, политические и дипломатические контакты России с Западным зарубежьем. И если светское сообщество Москвы, вступая без всякой опаски на зыбкую почву духовного раскрепощения, тянуло за собой в это болото и все Царство, то Церковь, перенявшая и сам религиозный дух, и культуру православного вероисповедания с Востока, твердо стояла на позициях святости и нерушимости русского нравственного домостроения. Прилагая в этих новых для себя условиях существования огромные усилия для того, чтобы оградить страну от чужеродного и тлетворного влияния Запада, Церковь неизбежно должна была прийти и пришла к неотвратимому разрыву «симфонических» отношений с Царством!
Впрочем, если говорить о церковной жизни Московской Руси в целом, то она была поставлена на вполне разумное и прочное основание. Вся вертикаль русского духовенства – от низшего сословия до высшей церковной иерархии, была проникнута пониманием