Дорога надежды. Анн Голон
человеком, которого она действительно хотела бы увидеть по прибытии в Салем, был именно он. Он бы сразу разрешил ее сомнения по поводу рождения близнецов, он бы ободрил ее. Она доверяла ему и как знающему врачу, и как опытному и проницательному знахарю. Но среди встречающих его не было, и ей пришлось, расточая улыбки, отправиться на постой к некой англичанке с поджатыми губами, страдать от бессонницы удушливыми ночными часами, а утром отправиться на заседание совета.
Собрав всю свою волю, чтобы справиться с ситуацией, Анжелика все же не могла перестать задаваться мучившим ее вопросом – один или двое? Но ей не хватило духу поговорить об этом с Жоффреем де Пейраком, который, естественно, был нарасхват. Может быть, он и сам уже бросал на нее быстрый проницательный взгляд и догадывался о гложущей ее тревоге?
Во время всего путешествия и на стоянках в портах Анжелика считала своим долгом не допустить, чтобы ее положение и временная слабость мешали делу. Это было ей не по нраву. Кроме того, она принадлежала к тому поколению женщин, которые не очень обращали внимание на неудобства, связанные с беременностью, поскольку это состояние считалось скорее обычным, чем временным. Светские дамы были озабочены этим даже меньше крестьянок, и в Версале спустя часок после рождения очередного бастарда где-то в комнатушке за ширмой очередная любовница короля в придворном наряде встречала его вместе с остальной свитой.
Именно поэтому Анжелика полагала, что ее утренняя дурнота необъяснима. Она поднялась и направилась к столику, на котором лежала ее дорожная шкатулка с гребнями, щетками, зеркалом, драгоценностями и другими необходимыми мелочами, коробочками с мазями и румянами. Она взяла небольшой пузырек и стакан и отправилась на лестничную площадку, где находился питьевой фонтанчик, бак с водой и чаша из бело-синего фаянса, может быть даже греческого. Она открыла оловянный кран и наполнила стакан, еще раз подумав, что эти пуритане, которые вроде бы считали, что жить надо в суровых условиях, окружали себя чудесной мебелью и изысканными вещами и это, конечно, приятно смягчало строгие нравы и речи, на которые они были мастаки. Анжелика всегда стремилась найти очарование в каждом жилище, и дом ей очень нравился: он был погружен в полумрак, кое-где блестел натертый паркет, вычищенная медь, протертые окна и керамика. Стеганое одеяло на ее кровати было покрыто кружевом.
Анжелика проглотила лекарство. Оно представляло собой настой трав, который она составила сама и которым уже не раз пользовалась. Ей уже было лучше, и болотный смрад, который смешивался с доносившимися из доков запахами кипящей смолы и жарившихся к обеду креветок, перестал ее мучить.
– Мадама! Мадама!
Кто-то звал ее с улицы.
Она улыбнулась и подошла к окну. Куасси-Ба стоял у порога, подняв к ней свое черное лицо.
– Меня хозяин послал. Он волнуется!
– Скажи ему, чтоб не беспокоился. У меня все хорошо.
Так, через Куасси-Ба, Жоффрей заботился о ней.
Куасси-Ба был для