Жернова. 1918–1953. Книга одиннадцатая. За огненным валом. Виктор Мануйлов
Мартемьянов. – Даже удивительно, как это мы умудрились проскочить в атаке мимо этого дота и не заметить его! Если Красникову придется отходить, тут ведь половина роты ляжет.
– Бра-а-атцы-ыы, – послышался чей-то слабый голос.
Дудник и Мартемьянов приподнялись на руках, вытянули шеи: недалеко от них, привалившись спиной к березе, сидел солдат с непокрытой головой. Волосы солдата слиплись от крови, по лицу пролегли кровавые полосы. Когда они подползли к нему, он приоткрыл один глаз и прошептал пепельными губами:
– Братцы! Передайте Красникову… ротному… приказ… отходить… чтобы отходили назад, к окопам… приказ такой… Красникову… ротному… отходить… – бормотал солдат уже в полузабытьи.
– Передадим, браток, передадим, – пообещал Мартемьянов и принялся перевязывать солдату голову индивидуальным пакетом. Потом они вдвоем перетащили его на дно воронки, а на ветку куста, чтобы было приметно, повесили его шапку, которая все равно на голову не налезала.
Мартемьянов, жадно затягиваясь махорочным дымом и испытующе глядя на Дудника, произнес:
– Вот жизнь наша, подполковник! А? Человек перед смертью бога должен поминать, родителей своих, жену, детишек, а он – ротного. Выходит, ротный для него выше бога и всех остальных.
– Вы про товарища Сталина забыли, – произнес Дудник скучным голосом, глядя вверх, на качающиеся в белесой мути тонкие ветви берез.
Мартемьянов, щуря недобрые глаза, несколько секунд рассматривал бесстрастное лицо бывшего подполковника.
– Послушайте, давно хочу у вас спросить… Вы, я слышал, командовали сто первым погранотрядом?
– Кто это вам сказал?
– Неважно. Так командовали или нет?
Теперь Дудник покосился на Мартемьянова, пытаясь понять, что стоит за его вопросом. Докурив самокрутку, он вмял ее в снег и произнес голосом человека, которому надоело повторять одно и то же:
– Какое это имеет значение, капитан? Командовал – не командовал… Все наше прошлое перечеркнуто и лучше нам самим его не ворошить: без нас ворошителей хватает. Я же у вас не спрашиваю, в каком отряде служили вы. Да и пора нам, иначе все здесь останемся.
– Минута дела не решает. Зато я вам скажу: я служил в сто первом перед самой войной, но что-то вас там не видел. Я хорошо помню подполковника Старостина. Он погиб в первые же часы войны. И мне непонятно, почему вы выдаете себя за начальника сто первого. И еще мне хотелось бы знать, что связывает вас с Кривоносовым. И вообще: кто вы такой на самом деле?
– Давайте, капитан, наши отношения выясним после боя. Если, конечно, останемся в живых. А чтобы вас не отвлекали от дела сомнения, скажу коротко: вашего Старостина я должен был сменить 23 июня, да немцы меня опередили. И вас я вспомнил: родинка у вас заметная. Вы служили начальником связи в сто первом, а я – начальником оперативного отдела погранокруга. Я приезжал к вам раза два. А теперь надо идти.
– Ладно, подполковник, кое-что вы мне прояснили. Но не все. Далеко не все. С остальным разберемся потом. – И снова в его голосе послышалась угроза. Затем спросил: –