Андрей Боголюбский, или Смерть русского Цезаря. Трагедия в пяти действиях. Станислав Викторович Хромов

      Помилуй!

      Великий царь и князь всея Руси.

      Ну то-то же.

      Да слишком далеко ты

      Сидишь от Луцка.

      Ляхи будут ближе,

      А и король угорский недалеко.

      Ну, ты заладил будто панихиду.

      Пойдет ко мне волынская земля —

      Не я ли Луцк разменивал на Киев,

      Не ты ль со мною Киев брал на щит!

      Пускай они грызутся меж собою,

      Коль у Андрея руки не доходят.

      Ужо, вот разберемся на востоке,

      Я драчунов к порядку приведу.

      К тому же брат мой Всеволод за нами,

      И Михаил моей послушен воле…

      Приказывай.

      Поступим мы по чести.

      Злодеев подлых, брата погубивших,

      Мне выдать головою и в железах

      В мою и в их законную столицу,

      На княжий суд как ворогов и татей,

      Роману разобраться в этом деле —

      Кто киевлян на Юрьевичей травит,

      Кто к бунту подстрекает и на смуту.

      И всех виновных ставить на правеж.

      А если в том и княжеские козни,

      То выдать братьев также головою,

      И их бояр, замешанных в злодействе.

      А как не испугаются они?

      А ежели ослушаются воли

      Моей, то пусть столы свои оставят,

      И вместе убираются в Смоленск.

      Роману вон из Киева, Мстиславу —

      Из Белгорода выехать велю,

      От Вышеграда пусть Давыд уходит…

      И делятся в Смоленске как хотят!

      Ты, Всеволод, отправишься с дружиной

      И сядешь сам на Киевском престоле.

      Да прихвати и брата Михаила,

      Поддержкой верной будет он тебе.

      Немедля, как объявимся в столице,

      Ты грамоту с печатью изготовишь,

      И не теряя времени напрасно,

      Гонца назад к Роману отошлешь.

      Я все сказал.

      Так едем?

      С Богом, едем!

      С тобою скоро свидимся, Улита.

      Старшим Кузьма с Якимом остаются.

      Останься, сокол, чует мое сердце,

      Не в добрую собрался ты дорогу.

      Что делать там, ведь тут дела уладил…

      Ох, кабы так, да дел моих до смерти

      И пятерым вовек не переделать.

      Теперь не знаю, сколько задержусь…