Ключи от рая. Виктория Александровна Борисова
/p>
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
Сейчас
В начале октября иногда бывают такие дни, когда солнце будто спохватываясь, выглядывает в небе и пытается согреть землю последним теплом перед долгой зимой. Воздух прохладен и чист, листва еще опадает с деревьев, ложась под ноги прохожим золотисто-багровым ковром, шуршащим при каждом шаге. На фоне ярко-синего неба редкие и легкие белые облачка выглядят, словно небрежные мазки кистью художника на картине.
Прелесть прощальной красоты природы кажется особенно щемящей и трогательной, словно последний привет от любимых и любящих перед долгой разлукой. В небе летит пятипалый кленовый лист, и машет, словно растопыренная ладонь. Совсем скоро наступит сырое и слякотное время, но пока солнце заглядывает в каждый дом, чтобы прикоснуться, погладить, обнять…
И тихо-тихо шепнуть на ухо весть о том, что ничто не вечно, за зимой непременно наступит весна, а за расставанием – новая встреча.
Стандартная московская квартира в старом кирпичном доме на окраине выглядела просторной и светлой. Белые стены, ламинат на полу, письменный стол и удобная кровать с ортопедическим матрацем – все наилучшим образом организовано для работы и отдыха. Даже книги на простых деревянных стеллажах выстроены в ряд по алфавиту! Видно, что хозяин привык к порядку и каждая вещь знает свое место.
Правда, женского присутствия в этом доме не чувствуется вовсе. Ни тебе подушечек и рюшечек, ни кокетливых занавесок, ни фотографий в рамочках, ни картин на стенах – все очень строго и даже аскетично. Похоже не то на рабочий кабинет, не то на келью монаха-отшельника – впрочем, довольно комфортабельную. Впечатление нарушает лишь огромная, чуть ли не в полстены, панель плазменного телевизора да еще странные приспособления повсюду – какие-то ручки, подъемники, блоки…
Высокий, очень худой молодой мужчина в инвалидной коляске склонился над письменным столом. Лицо его сосредоточено, словно он обдумывает нечто очень важное, густые брови сошлись над переносьем. Перед ним раскрыта толстая тетрадь и строчки бегут по белому листу, словно рука не поспевает за мыслью. Почерк неровный, почти нечитаемый, похожий на кардиограмму, и кажется, что на бумаге отражается биение сердца.
Сегодня я жду гостей. В моей теперешней жизни это бывает редко, и я очень волнуюсь. В последние годы я общался с людьми лишь в силу необходимости, и, не буду скрывать, не чувствовал к этому ни малейшего желания. Когда-то давно я читал о башне из слоновой кости, куда удалялись ученые и мудрецы, чтобы земная суета не отвлекала их от мыслей о вечном. Помнится, еще и завидовал, глупый!
Есть определенная ирония судьбы в том, что моя квартира, где я родился и прожил всю жизнь, стала такой же башней для меня. Теперь, когда каждый выход из дома стал настоящим приключением, тяжелым и небезопасным путешествием, я превратился в отшельника. Даже ненадолго покидая свое убежище, я чувствую себя очень уязвимым, словно улитка, лишенная раковины, или черепаха, потерявшая панцирь. Иногда мне кажется, что виной тому не только физическое увечье, хотя и оно доставляет множество мелких, но унизительных неприятностей. Чего стоят одни лестницы или бордюры на тротуарах! Любой здоровый человек (такой, каким я сам был всего несколько лет назад), легко преодолевает их, даже не замечая на своем пути, а для меня они становятся непреодолимой преградой.
Но еще больше угнетает другое. Сам процесс общения с людьми тяготит безмерно! Любое слово, жест или взгляд ранит меня, и, наверное, сам я стал похож на рака-отшельника, прячущего свое тело в тяжелой раковине. Лишь возвращаясь под защиту знакомых стен, я испытываю облегчение. Здесь я – дома и я – один.
Но сегодня случай особый. Те, кто соберутся у меня, очень много значат в моей жизни – наверное, даже больше, чем самые близкие кровные родственники. Я от души надеюсь, что они придут. Не все, правда – одного из нас уже нет в живых, но меня не оставляет странное чувство, что сейчас он будет незримо присутствовать среди нас… И мы снова будем вместе – как и в тот день, что перевернул нашу жизнь, разделив ее на «тогда» и «теперь». Все мы оказались на краю гибели, всего лишь в одном шаге от небытия…
И, самое страшное, совершили это по собственной воле.
Теперь я ужасом думаю – а что, если бы все удалось? И этот день действительно стал бы последним для меня и моих товарищей по несчастью? Теперь, став старше, чувствую, что безмерно виноват перед ними. Вполне возможно, я подтолкнул их к тому, чтобы пойти на этот роковой шаг. Недаром же сказано в Библии: «кто соблазнит одного из малых сих…»
И потому теперь, когда моя жизнь действительно близится к концу, я снова хочу увидеться с ними, а главное – попросить прощения. Кто знает, сколько мне осталось еще? Это даже странно, что я жив до сих пор. Срок, что отмерили мне врачи, давным-давно истек. Смерти я не боюсь – мне ли бояться ее! – но, боже мой, как хочется жить… Несколько лет назад я сам бы не поверил, что у человека, запертого в четыре стенах и прикованного к инвалидной коляске,