Черная стезя. Михаил Александрович Каюрин
замёрзнешь, коли трудиться будешь.
– А ежели человеку нельзя работать? Ежели у него, к примеру, грыжа врождённая? Тогда как? – хохотнул уголовник и покосился на Грыжу.
– Ничаво, вправют. Сумулянтов здеся быстро лечут. Робить станешь вравне со всеми.
– А чё за работа такая?
Последний вопрос повис в воздухе. Конвоир демонстративно отвернулся и прошагал мимо любознательного зека.
– Слышь, Хрипатый, а про работу вертухай чего-то умолчал. Может, на секретный объект стадо гонят?
– Хрен знает, какую дыру заткнут на этот раз исполнители воли вождя народов. В его усатой башке засела не одна великая стройка! –Хрипатый со злостью сплюнул себе под ноги.
– Да-а, сколько братвы полегло на Беломорканале! – вздохнул тяжело Грыжа. – От Балтики до Белого моря дорога вымощена костями!
– Вот-вот, – поддакнул Хрипатый. – Если и здесь будет норма по два куба гранитной скалы в день, то билетики на обратный путь достанутся только каждому второму.
– Не каркай! – цыкнул на друга Грыжа. – Плохо будет – мы здесь долго не задержимся. Перековка трудом, в таком случае, будет перенесена на более поздний срок.
Два уголовника разговаривали между собой вполголоса, но их слова долетали до уха Стешко и Осокина. Впрочем, они особо и не таились от политзаключённых, презирали их, считая узниками второго сорта. Когда те умолкли и принялись грызть сухари, невесть откуда появившиеся в их руках, Виктор Пантелеевич спросил испуганно:
– Неужели такая норма устанавливается на одного человека?
– Да, это так, – подтвердил Марк. – Скалу нужно разбить киркой и вывезти на тачке на расстояние сто метров.
– Откуда вам это известно?
– Мой сменщик по работе вернулся с той стройки, рассказывал.
Осокин, похудевший и осунувшийся за время пути, с посиневшим от вьюги лицом, обречённо произнёс:
– Вы, Марк Сидорович, сильная натура. Вы выживете в здешних условиях. А вот из меня не получится Павки Корчагина.
Ухватившись руками за ворот телогрейки, он подтянул её повыше, добавил уныло:
– Не стану я обладателем счастливого билета в обратный конец. Мне не приходилось держать в руках ни кирки, ни лома. Моим инструментом были мелок, ручка и карандаш. Не выдержать мне каторжного труда, и не выжить.
– Не зарыться ли вам сейчас в снег с головой, Виктор Пантелеевич? – спросил Марк. Вопрос был задан без улыбки на лице, на полном серьёзе, и Осокин не сразу понял, почему прозвучал такой вопрос.
– Для чего? – удивился он.
– Мы сейчас встанем и пойдём дальше. А вы останетесь здесь под сугробом, незамеченным, чтобы замёрзнуть и не мучиться в лагере напрасно. Всё равно ведь смерть для вас неминуема, и лучше уж принять её сейчас. Замерзнуть в пурге совсем не страшно и не мучительно.
– Что вы такое говорите, Марк Сидорович?
– А вы о чём только что рассуждали? – строго спросил Стешко.
– Это я так…взвешивал вслух свои физические