Хранитель пограничной крепости. Ольга Голотвина
лесу неподалеку заржала лошадь. Орешек вскинул голову, насторожился. Одна из тех, что отвязались и убежали? Или…
Вей-о! Совсем рядом перекликались голоса! Парень вскочил на ноги, схватил сложенный плащ и ящерицей юркнул из шатра.
Ударил холодный ветер, дождь заморосил сильнее, вдали медленно, словно нехотя, раскатился гром. Не сводя взгляда со стены деревьев вокруг шатра, Орешек расправил плащ, набросил его на плечи и на ощупь застегнул застежку, вшитую в плотную материю. В тот миг ему и в голову не пришло, что этим движением он подписывает себе смертный приговор – самый жестокий в Кодексе законов Великого Грайана.
Затрещали ветки – сквозь чащу вдоль ручья ломились всадники.
Аунк учил встречать опасность лицом к лицу? Не-ет уж, хватит с Орешка на сегодня! Навстречался! Нигде не записано, что он обязан вечно следовать чужим советам!
Не давал он такой присяги! У него своя голова есть! И эта голова хочет оказаться как можно дальше отсюда – желательно вместе с руками, ногами, задницей и прочими частями тела, привычными и родными!
Ходу отсюда, ходу! А тот, кто захочет назвать Орешка трусом, должен будет сначала его догнать!
Обо всем этом парень думал уже на бегу. Он скатился с берега к воде, вброд перешел ручей и поспешил укрыться в зарослях чего-то колючего и непролазного. Плащ теперь мешал, цеплялся за шипы, но Орешек не терял времени на то чтобы возиться с застежкой, а брел напролом. На пути встала высокая голая скала, кустарник разбивался об нее, как морские волны об утес. Парень заметался, пытаясь обойти преграду, непонятным для себя образом вновь оказался у ручья, перемахнул его одним прыжком. Страх заячьими лапами барабанил в груди.
Берег разворотили корни упавшей сосны. Может, она укроет от погони?
Разбойник обогнул гигантскую глыбу земли, корней и мха… и обомлел.
Прямо в лицо ему смотрела лошадиная морда.
Молодой, звонкий, ликующий крик огласил лес:
– Он здесь! Он жив, все сюда!
Соскользнув с седла, всадник упал на колени прямо на сырой от дождя мох, подхватил край мокрого плаща Орешка и поднес ко лбу.
А Орешек не мог шагнуть прочь, не мог даже отшатнуться от счастливого юнца. Взгляд разбойника был прикован к поле плаща, которую сжимал этот сумасшедший. На темной от влаги материи красовался вышитый разноцветными нитками сокол со сложенными крыльями и надменно повернутой головой.
Вей-о-о-о-о!
Шатер принадлежал высокородному Сыну Клана! Только они, гордые потомки Двенадцати, имели право носить на одежде изображения священных животных и птиц, дабы отличаться от низкого сброда.
Плащ, наброшенный на плечи, делал Орешка государственным преступником. Самозванцем и оскорбителем святыни. И не было ему оправдания. Да и что он смог бы сказать в свою защиту? Что не знал, чей шатер грабил?
Но в этот страшный миг Орешек не думал о каре, которая ему угрожала. Он был слишком потрясен – потрясен так, словно боги заговорили с ним, обвиняя