Обратная сторона любви. Эрнест Владимирович Катаев
во время праздника). Ирину оставил в зале, просто буркнув ей – «покурю пока». Она бестолково кивнула, сжавшись, на сколько смогла в комок, и на деревянных ногах (трусы предательски намокли и тёрли-тёрли-тёрли!!!) отошла к портьерам, где на неё взирали со страхом и дикой завистью остальные мыши – между прочим, Ваня был парень-то видный. И многие хотели сегодня вкусить вместе с ним хотя бы самую малость разврата. Мать в возмущении решила пока при всех не дёргать дочь, но дома обещала сама себе обязательно устроить ей грандиозную выволочку!
Так вот, Ванёк поднялся на второй этаж и вышел на балкон. А там с крыши спустил ему тихонько на фале бутылку водки старший брат-альпинист Константин.
Вот представьте себе – Ваня стоит на балконе прямо над ярко освещённом крыльцом школы, но несколько в тени и потому снизу не виден. Стоит весь такой важный, крутой, самоуверенный и возбуждённый. По сути – весь мир у его ног! Школу охраняют бдительные родители, два чоповца, учителя во главе с директором. А ему – похеру! Само здание ещё днём было проверено-перепроверено сто раз, заперто на сотню замков. По периметру с начала мероприятия обходили приглашённые собачники с алабаем и восточно-европейской овчаркой (они тихонько пили коньяк из фляжек и к часу ночи незаметно смылись). Но братец Костя нашёл-таки способ разговеться пацанам, вступающим во взрослую жизнь. Он само собой думал, что Ванёк поделится с дружками, а тот – ну такое западло устроил!.. Своим ребятам! Эх, Ванька…
И выпускник прямо там, на балконе, скрутив торопливо пробку, высосал давясь и обливаясь из горла водки столько, на сколько хватило силы и духу… Бутылку где-то оставил там же на балконе, в теньке от крыльца (мол, заначил), постоял минут пять, порыгал и потом полетел!
На лестнице меж этажами его выполоскало в первый раз, но впиталось в молодую башку уже достаточно. Способствовало сему пренебрежение взрослым мальчиком еды, нервотрёпка торжественной части и частое курево.
И выпускник летал по школе, пугая граждан остекленевшим взглядом, наводя ужас на родительский комитет и чоповцев, которым обещали магарыч и премиальные по результатам сухого вечера. Ваня остервенело плясал, оглашая зал гулкой икотой, разговаривал с невидимыми собеседниками отрывистыми междометиями, вроде читал стихи и махал им в такт руками, ногами, рубил ладонями воздух, порвал три пуговицы на своей дорогущей, специально купленной к такому событию, рубашке. Он, видите ли, так залихватски рванул её ворот «по-флотски», выходя соколом в круг, что китайские шёлковые ниточки не выдержали русского плясового угара! Хотя кое-кому в тот момент показалось, что Ваня исполняет роль: «А стреляй, с-сука! Всех – не перестреляешь!!!»
Он несколько раз звезданулся в пляске на ровном месте, не важно, что за музыка звучала в те моменты. Каждый раз вскакивал, как ему казалось – мгновенно, выпучив глаза и невнятно матерясь, хватаясь за кого-то из одноклассников, те прыскали в разные стороны.
Потом он на несколько минут выпал из поля