Пророк, или Загадка гибели поэта Михаила Лермонтова. Иван Никитчук
я узнаю,
И шум толпы людской спугнет мечту мою,
На праздник незванную гостью,
О, как мне хочется смутить веселость их
И дерзко бросить им в глаза железный стих,
Облитый горечью и злостью!..
Лермонтов опустил перо, перечитал написанное, поправил несколько слов… «О, как мне хочется смутить веселость их и дерзко бросить им в глаза железный стих, облитый горечью и злостью!..» – мысленно произнес он последние строки.
Он лег на постель не раздеваясь, заложив за голову руки, и снова погрузился в свои мысли, в которых были и счастье, и тревога, и пугающая неизвестность будущего. Наконец к нему пришел сон, который захватил его в свой плен.
В тот вечер в салоне Карамзиных собралось изысканное общество, человек около десяти. Кроме хозяйки, Софьи Николаевны, дочери известного историка и писателя, здесь были Жуковский, Глинка, Брюллов, Даргомыжский, Лермонтов…
Лермонтов сидел у чайного стола. Вид у него был грустный, лицо бледное с задумчивостью более обыкновенного.
– Михаил Юрьевич, дорогой, – обратилась к нему Карамзина, – вы сегодня совсем другой, молчите… Мне кажется, вы чем-то расстроены…
– Софья Николаевна, добрая душа, ну что меня может расстроить, кроме царской немилости. Кабы знал, где упаду, там бы соломки подостлал… Вчера мне сказали, что их величество в очередной раз вычеркнул меня из наградного списка. Двору я не мил. А это значит, что не видать мне отставки. Снова сошлют меня под чеченские пули…
– Ну, что вы так, Михаил Юрьевич? Все уладится, все будет хорошо. Я знаю, что за вас хлопочет Жуковский, а он имеет большое влияние при Дворе.
Лермонтов посмотрел на Карамзину, потом на Жуковского своими печальными глазами. Горькая улыбка застыла на его лице.
– Ах, Софья Николаевна, ничего этого не будет… Я чувствую, что жить мне осталось совсем немного.
– Михаил Юрьевич, ну, зачем эти грустные мысли?! Все вас просят прочитать нам ваши новые стихи. И я очень прошу.
– Может быть, в другой раз? Ей-богу, мне сегодня не до стихов.
В зал вошел еще один гость – граф Соллогуб. Он поцеловал руку Софьи Николаевны и сразу же обратился к Лермонтову:
– Михаил Юрьевич, я к тебе с приятной новостью.
– Для меня приятная новость? И что это за такая?
– Я узнал, что цензура выдала разрешение на печатание вашего романа «Герой нашего времени». Поздравляю!
– Спасибо, граф! Спасибо, Владимир Александрович! Это действительно радостное для меня известие.
Лицо Лермонтова просветлело. Все гости оживились, поздравляя его с этой новостью.
– Граф, – обратилась Карамзина к Соллогубу, – поддержите нас, упросите Михаила Юрьевича прочитать нам свои новые стихи.
– Я думаю, Михаил Юрьевич нам не откажет, – глядя на Лермонтова, сказал граф, – Он ведь видит и мое нетерпение услышать их.
Лермонтов нехотя поднялся со своего стула и подошел к окну. Софья Николаевна, Соллогуб и еще двое-трое из гостей окружили Лермонтова, приготовившись его слушать. Он оглянул всех беглым взглядом, потом, словно задумавшись, медленно начал читать:
На воздушном океане,
Без руля и без ветрил,
Тихо