17 левых сапог. Вацлав Вацлавович Михальский
сходило одно и то же…
Отстороживший ночь, Адам сидел на низком пороге сторожки, положив фуражку на колено, грелся в тихом раскосом утреннем солнышке. Он терпеливо ждал мальчишек. Когда, наконец, они появились, Адам облегченно вздохнул.
Впереди других мальчишек, как всегда, бежал лопоухий Митька Кролик.
– Привет родителям! – звонко выкрикнул Митька, подбегая к Адаму.
– Привет! Салют! Привет! – подражая своему предводителю, прокричала вся ватага.
И только самый маленький и слабосильный из ребят, Федя Сморчок, тихо сказал:
– Здравствуйте!
– Здравствуйте! – ответил Адам.
– Ну, сегодня можно, да? – спросил Митька Кролик. – Мы уже и так два дня их выращивали.
– Сегодня можно, – ответил Адам, поднимаясь, – только на этих вот двух, – указал он на деревья. – Но зелень не обрывайте!
– Вперед! – заорал Митька Кролик, и, звеня голосами на весь больничный двор, мальчишки стали вскарабкиваться на тутовые деревья.
– Зеленые, зеленые не обрывайте! – крикнул старик и открыл дверь в свою сторожку.
II
В сторожке у Адама было чисто и светло, пахло свежевымытым полом и степью. Летом он каждый день рано поутру мыл пол в своей комнатушке – и не просто мыл, а драил веником, намыливая доски куском темного хозяйственного мыла. Эта причуда была приятна Адаму: во-первых, быстрее летело томительное рассветное время, во-вторых, он чувствовал себя при деле – за ночь он уставал сторожить, ничего не делая. Драил полы он еще и потому, что очень любил, когда все было чисто. Эта любовь к чистоте вошла в его кровь еще в годы работы на море и теперь стала одной из главных радостей жизни.
Степью пахло в комнатушке Адама от голубовато-матовой веточки чабреца, что лежала сейчас на выскобленных добела, вкусно пахнущих свежестью и хлебом досках грубо сколоченного стола. Адам очень любил этот горьковатый и такой привольный запах чабреца и поэтому часто приносил эту траву из степи, что простиралась сразу за больничной оградой.
Железная кровать с низкими голубыми спинками, стоявшая в углу у окошка, была аккуратно застелена зеленым ворсистым одеялом, подушка в свежей белой наволочке с черными штампиками подчеркивала чистоту жилища. Черные штампики на наволочке происходили оттого, что белье у Адама было казенное. Каждую субботу Адам менял его в больничной прачечной. Прачки его уважали за то, что «мужик хоть и пьющий, но самостоятельный, всегда помочь старается и на все руки мастер».
Отстегнув деревянную ногу и стянув сапог с живой ноги, Адам, не раздеваясь, прилег поверх одеяла и, как всегда, надев очки, взялся читать свежие газеты. Писем почта не приносила ему вот уже несколько лет, с тех пор, как в далеком сибирском селе умер его друг и спаситель, полковник медицинской службы в отставке Афанасий Иванович Каргин. Последнее, что получил от него Адам (вернее, не от него, а от его сестры Поли, которая выполнила этим предсмертную волю Афанасия Ивановича), была посылка с зеленой настольной лампой, что стояла сейчас на столе в сторожке Адама.
Скоро мальчишки потеряли интерес к тутовнику.
– Айда, скупнемся! – предложил Митька Кролик.
Они слезли с деревьев и наперегонки побежали к бассейну. Бассейн стоял почему-то не на центральной аллее больничного парка, а в глухом углу, за психиатрическим корпусом. В центре бассейна, на постаменте, голый бетонный мальчик с отбитым носом держал в руках большую рыбу, из пасти которой била широкая струя воды. Двенадцать рыбок поменьше, лежавших по кругу бассейна, тоже давали ему воду. Бассейн был довольно глубокий, почти в три четверти метра, и воды в нем набралось до краев.
Сняв трусы и побросав их кучкой на траву под акацией, мальчишки залезли в зеленовато-черную воду и долго плескались в ней, пока самый зоркий и бдительный из них Толян Бубу не закричал:
– Атанда! Швабра!
Прячась за кустами, к бассейну подкрадывался высокий и тощий Вениамин Швабер, служивший в больнице завхозом.
Быстрее всех выскочил из воды Митька Кролик. На какую-то долю секунды он опередил старого и тощего, но быстроногого Швабера, успел схватить весь ворох трусов и, прижав его к мокрому животу, побежал, петляя между деревьями.
Лысый Швабер, в роговых очках и новых желтых сандалиях, молча гнался за Митькой.
– Сачкуй!
– Митька! Давай!
– Дури его! Дури!
– Шва-а-бра! – орали мальчишки.
От охватившего их азарта мальчишки приплясывали и свистели, засунув мокрые пальцы в рот, совсем забыв о том, что они голые.
Неожиданно вильнув в сторону, Митька ловко обманул уже было настигшего его Швабера и припустил к мальчишкам. Выдохшийся Швабер замедлил бег, чтобы перевести дух и начать ругаться, но тут Митька, сам того не заметив, выронил чьи-то трусы.
– Митька, упали! – крикнул зоркий Толян Бубу. Но было поздно: Швабер подобрал трусы.
Довольный удачей, завхоз вытер трусами свою покрасневшую