Моя вселенная. Татьяна Володина

      Вернувшись в дом бегом, я собрала вещи и вызвала такси. Оно на удивление подъехало быстро, и через двадцать минут я уже была у касс аэропорта. С билетами проблем не оказалось. Я купила билет на ближайший рейс, но он оказался с пересадкой в Париже. Прямой рейс был вечером, но я не стала его ждать. Мне нужно было двигаться, быть постоянно в действии, в движении. Я не могла остановиться, а если это случалось, начинала задыхаться.

      В ожидании своего рейса устроилась в одном из многочисленных кафе, заказала кофе и открыла ноутбук, но руки мои дрожали, и я постоянно промахивалась, когда пыталась нажимать на клавиши. Отодвинув его в сторону, стала смотреть через стекло на залив Ангелов. Мне нравилось бывать в аэропорту Ниццы. Его терминал напоминает огромный стеклянный конус, фасад которого выходит прямо на море. Изнутри наслаждаешься изумительным видом на залив Ангелов и на заснеженные вершины горного массива Эстерель. И свет, свет. Он был повсюду. Но сейчас вся эта красота не радовала меня. Я была не настолько наивна, чтобы не понимать, что это начало конца. Мне было плохо, мне было очень одиноко.

      8

      В самолете у меня еще была надежда, что дома мне станет легче, но дом облегчения не принес. Было такое чувство, будто в груди образовалась зияющая рана, голова раскалывалась, болезненно стучало сердце, мне не хотелось жить. От одной мысли, что завтра наступит утро и оно будет без надежды увидеть Дэвида, меня скрутило от боли, и я стала метаться по квартире: побежала к холодильнику, чтобы выпить холодной воды, но меня начало тошнить, и я вернулась в комнату, включила первый концерт Чайковского, но, услышав первые аккорды рояля, зажала уши и выключила. Боль была невыносимая, всепоглощающая и несовместимая с жизнью. Чтобы жить, мне нужен был Дэвид или… или покой – и я открыла аптечку.

      Я не помню, сколько времени находилась в состоянии сна или в ином состоянии, как вдруг почувствовала холод, и до моего сознания дошло, что меня безжалостно трясут и бьют по щекам. Но ни желания, ни сил у меня не было, чтобы открыть глаза и снова впустить в себя жизнь. «Все, мое время закончилось, – пронеслось в моем туманном сознании. – Я не хочу и не буду снова заводить этот чертов будильник». Но мне в руки снова и снова совали огромное и холодное нечто, которое я приняла за будильник, и из него почему-то выплескивалась холодная вода. Шлепки все продолжались и продолжались. Кто-то – с настойчивостью садиста – тряс меня и орал голосом Петра. Голос был далекий, но очень настойчивый, и мне хотелось, чтобы он замолчал и стало снова тихо.

      Этим садистом был мой сосед и лучший друг Петр. Наши квартиры были в одном доме. Заподозрив, что со мной что-то не так, он стал звонить в дверь и по телефону, а когда понял, что дверь ему не откроют, он открыл ее сам – ключом, который я ему оставляла на время своих отъездов. Ввалившись в дом, он навис надо мной и заорал:

      – Какого черта, Кристина? Почему ты не открыла мне дверь? Какого черта