Наследство рода Болейн. Филиппа Грегори
нрав.
Опять правда.
Она понижает голос:
– Боюсь, в глубине души ты развратна.
– Неправда, матушка. – Я тоже говорю тихо. – Это не так.
– Так. Король Англии не потерпит развратной жены. На репутации английской королевы не должно быть ни единого пятнышка. Она вне всяких подозрений.
– Матушка, я…
– Анна, подумай! – Ее голос впервые звучит серьезно. – Он казнил леди Анну Болейн за измену, обвинил в том, что грешила с половиной двора, даже с родным братом. Он сделал ее королевой, а потом уничтожил, без каких-либо причин, без повода, просто по собственной прихоти. Обвинил в кровосмешении, колдовстве, самых грязных преступлениях. Следующую королеву не должна коснуться и тень подозрений. Мы не сможем обеспечить твою безопасность, если тебя в чем-нибудь обвинят.
– Матушка…
– Поцелуй розгу, – говорит она, прежде чем я нашлась с ответом.
Касаюсь губами прута. Слышу легкий, совсем легкий вздох из-за двери.
– Держись за сиденье стула, – приказывает мать.
Наклоняюсь, охватываю стул с двух сторон. Деликатно, словно дама, поднимающая носовой платок, она подхватывает подол моего плаща, задирает на бедра, за плащом следует ночная рубашка. Если брату интересно любоваться на мои голые ягодицы – может смотреть, меня выставили напоказ, словно публичную девку. Свист розги, резкая боль. Вскрикиваю, закусываю губу. Безнадежно гадать, сколько ударов мне предстоит. Стиснув зубы, жду следующего. Свист, еще одна порция боли, словно удар мечом на бесчестной дуэли. Два. Третий удар следует слишком быстро, я не успеваю собраться, снова кричу, и слезы текут быстро, горячо, словно кровь.
– Встань, Анна. – Она спокойно одергивает на мне рубашку и плащ.
Слезы льются, я всхлипываю, как ребенок.
– Ступай в свою комнату и почитай Библию. Особенно подумай о своем королевском достоинстве. Жена Цезаря, Анна, жена Цезаря.
Приседаю в реверансе. Неловкое движение вызывает новую волну боли, я скулю, как побитый щенок. Иду к дверям. Порыв ветра открывает дверь, я не могу ее удержать, дверь в материнскую спальню неожиданно распахивается. Брат там, в тени. Его лицо искажено, словно это он стоял сейчас под розгой, плотно сжатые губы удерживают крик. На один ужасный миг наши глаза встречаются, он смотрит прямо на меня с отчаянной надеждой. Опускаю глаза, отворачиваюсь, словно ничего не заметила, словно ослепла. Чего бы он от меня ни хотел, я не желаю об этом слышать. Спотыкаясь, выбегаю из комнаты, сорочка сзади липкая от крови. Бесполезно, мне никогда не избавиться от этой парочки.
Екатерина
Норфолк-хаус, Ламбет, ноябрь 1539 года
– Ты моя жена.
– Ты мой муж.
Темно, ничего не видно, но и на ощупь понятно – он улыбается.
– Я подарю тебе кольцо, ты сможешь носить его на цепочке, под одеждой.
– А я подарю тебе бархатную шапочку, шитую жемчугом.
Он смеется.
– Бога ради, тише! Не мешайте спать, – сердится кто-то в другом углу спальни.
Может, это Джоанна Булмер? Эти самые поцелуи предназначались ей, а достались