Блейд. Наследие. Книга 4. Валя Шопорова
месяца. Всё время задёрнутые шторы, пустой холодильник, отсутствие сил даже на то, чтобы встать с кровати и дойти до кухни, чтобы попить воды. Он не мог есть, не мог спать – везло, когда истощенный и измотанный организм просто отключался, но такой нездоровый сон-обморок никогда не длился дольшё двух-трёх часов.
Три месяца, за которые дорогая пятикомнатная квартира почти в самом центре Санкт-Петербурга превратилась в подобие самого жалкого притона с самым жалким и жутким существом, медленно подыхающим в его недрах. Да, он умирал, медленно, но верно умирал…
За эти три месяца Микки похудел на двадцать семь килограмм, потому что попросту не мог есть. С учётом того, что он всегда был стройным и даже худощавым, в то время он вовсе перестал быть похожим на человека. Кости, обтянутые кожей, дрожащие руки с обожженными из-за неосторожного курения пальцами и большие и будто стеклянные горько-шоколадные глаза с мучительным безумием, плещущимся в чёрных колодцах зрачков. Жалкое и жуткое зрелище…
Три месяца. Три месяца ада при жизни и борьбы за то, чтобы просуществовать хотя бы ещё один чёртов день! Но «семья» была непреклонна и, подобно плотоядным червям, они день за днём всё больше разрушали тело и разум парня, пока в результате совсем ничего не осталось.
Это был третий месяц его персонального ада. И Микки не мог вспомнить того, что тогда происходило. Возможно, он попросту не приходил в сознание в те дни – в голове блуждали лишь неясные и размытые обрывки того, как он вставал с кровати, но не помнил, что хотел сделать, и валился обратно. Но чаще он валился прямо на жёсткий пол, оставаясь лежать там, среди множества окурков и развороченных пачек сигарет, набивки матраса и пуха из подушек, ещё на несколько суток, до следующей попытки встать.
Три месяца. Разбитые губы, нос, брови, потому что нередко он падал прямо лицом в пол; он даже не пытался умываться и смывать с лица кровь, это было не важным, да и зеркала все в квартире он давно перебил, потому что видеть то, что от него осталось, было просто невыносимо. То, что Микки представлял из себя в те дни, не было даже его тенью.
Три месяца. Медленное умирание и сгорание в огне агонии, порождённой собственным больным разумом. Три месяца того, что даже нельзя было назвать существованием. Всё это должно было привести к логическому концу в виде бесславной смерти в некогда элитной квартире посреди груд мусора. И последняя вспышка сознания, которая возникла в голове Микки.
Это был конец июля. В северную российскую столицу наконец-то пришло жаркое солнце и достойное для лета тепло. Микки помнил, как золотые лучи пробивались даже через плотные тёмно-тёмно серые, почти чёрные шторы в его спальне. И в то утро и в его мутном, угасающем сознании зародился проблеск света – последний шанс и последняя попытка выжить.
Он не помнил, как видел, куда шёл – в памяти остались скорее мышечные ощущения от ходьбы, от каждого шага,