Смотритель. Олег Северюхин
окуньков и двух судачков. Чисто для ухи. Как будто выбирал, какую ему рыбу ловить. Окуньки были по пять рублей и весом грамм по восемьсот, судачки под стать им чуть поболее килограмма каждый. Можно, конечно, было их выпустить, как намекают рыбаки в телевизионных передачах, но зачем тогда ездить на рыбалку и ловить рыбу. Рыба – это пропитание человека, и он должен её ловить на потребление сразу или для заготовки на будущее. Иначе и на рыбалку нечего ходить.
Пока Василь Василич потрошил рыбу, я начистил картофель, порезал лук и приготовил заправку из сушёной моркови, перца, соли и различных травок.
Вдвоём работа спорится и уже весёлый котелок с картофелем сказал нам о том, что пора запускать рыбу. Уха сварилась довольно быстро. Никакой водки. Хотя в котелок плеснули грамм пятьдесят и затушили головёшку, чтобы отбить тинный привкус от речной рыбы.
Обедать пошли в мой естественный шалаш, где я проспал всю рыбалку. Вечером ещё предстояла рыбалка, поэтому и обеденная уха нами потреблялась как рыбный суп.
В чем отличие ухи от рыбного супа? Очень просто. Если перед потреблением рыбного супа выпить рюмку водки, то получается уха. Если рюмки не будет, то в любых условиях и с любой рыбой это будет рыбный суп.
После еды мы прилегли на лежанки из сена и закурили. Вот что значит эйфория, когда плотно кушаешь на свежем воздухе и вытянешься на пахучем сене в непосредственной близости от реки.
– Василь Василич. – спросил я, – а вы когда-нибудь любили? Чтобы вот так, по-простецки, грабить так банк, а спать так с королевой?
Молчание моего спутника было длительным. Мне даже показалось, что он вообще не будет отвечать на мой вопрос, а возможно, попросту уснул, разморённый едой. Всё-таки немолодой человек. Устал. А тут такая расслабляющая обстановка.
– Любил, – вдруг сказал Василь Василич. – но это было так давно и кажется, что этого вообще никогда не было. С другой стороны, за это нужно сказать спасибо революции. Если бы её не было, то и у меня не было бы никаких воспоминаний, которые можно писать на розовой бумаге.
– А революция здесь при чём? – спросил я. – В революцию вам было лет намного меньше, чем мне сейчас.
– Это вы сейчас равноправие воспринимаете как нечто собой разумеющееся. – сказал мой собеседник. – хотя и сейчас сословные различия есть и никуда не делись, но это всё завуалировано. а раньше это было ярко выражено. Мои предки из крестьян. После отмены крепостного права перебрались в город и устроились работать на мануфактуру. Я был уже вторым городским поколением, но только после революции мы перебрались из тесных общаг, потеснив буржуев в многокомнатных квартирах.
Я хмыкнул, представляя, как это всё происходило, основываясь на описаниях этого процесса оставшимися в живых писателями и теми, кто сгинул в лагерях, но написанное ими так и не смогло быть уничтоженным, несмотря на все усилия ВЧК. Как живой стоит перед глазами профессор Преображенский