Правило Пастырское. Святитель Григорий Двоеслов
меру заботах душа наша, подобно путнику, постоянно развлекаемому посторонними предметами, забывает цель, к которой стремится; как бы отчужденная от своих нужд и потребностей, она уже не чувствует тех недостатков, которые терпит, и не замечает тех упущений и погрешностей, в которые впадает. Так, Езекия, конечно, не воображал, что он худо делает и грешит, когда показывал иноплеменникам все сокровища свои и ароматы; но услышал от Исаии, что этот легкомысленный поступок его навлек на него гнев Праведного Судии и обратится в пагубу его потомству (см.: 4 Цар. гл. 20; Ис. гл. 39). Часто бывает с нами, что, когда дела наши по занимаемому нами месту служения умножаются и когда они по видимому идут стройно и ведутся исправно, так что другие и самые подчиненные нам удивляются успешному течению их при таком множестве, в душе нашей в то же время совершается свой суд, обвиняющий и осуждающий нас, хотя во внешних поступках наших и не обнаруживается ничего подобного: ибо судия и подсудимые сокрыты в нас самих. Люди не знают, что там делается, не знают, как грешим мы в сердце своем; но, однако ж, этот неподкупный внутренний судия свидетельствует нам, что мы грешим. И Вавилонский царь не тогда осужден за гордость свою, когда высказал ее в словах; он услышал из уст пророческих это осуждение еще прежде, нежели обнаружил себя. Сначала он, можно сказать, даже наперед заглаждал преступление своей гордости, решившись всем подвластным народам проповедовать Бога Всемогущего, Которого он, по собственному сознанию, оскорбил; но потом, напыщенный успехами своего могущества, в мнимом величии своем вообразил себе, что он превыше всего, и вслед за тем с надменностью воскликнул: несть ли сей Вавилон великий, егоже аз соградих в дом царства, в державе крепости моея, в честь славы моея![12] (Дан. 4, 27). В этих словах заключается уже открытое оправдание того гнева Божия, который возжжен был тайной гордостью: ибо Верховный Судия еще прежде незримо для нас видел то, что впоследствии публично осудил и наказал. Таким-то образом Он и обратил сего царя в бессловесное животное, отделил его от общества людей и приобщил к дивиим[13] зверям, низвратив и ум его, чтобы по праведному суду и по закону справедливого возмездия перестал быть человеком тот, кто возмечтал считать себя выше человеков. Впрочем, говоря все это, мы отнюдь не думаем порицать самую власть, а только желаем предохранить слабые души от домогательства оной, чтобы недостойные не дерзали восхищать высоких должностей начальственных, и те, которые не твердо стоят даже на ровном месте, не приближались к стремнинам.
Глава 5
О тех, которые образцовыми дарованиями своими могут быть полезны на высоком посту служения, но убегают оного ради своего спокойствия.
Но есть люди и наделенные особенными дарами благодати Божией, видимо возвышенные пред другими и для блага других великими способностями, люди чистые и неукоризненные по своему целомудрию, крепкие по своему воздержанию, упитанные, так сказать, туком[14] здравого учения,
Ди́вий (церковнослав.) – дикий, лесной.
Тук (церковнослав.) – жир, сласть; здесь: богатство. –