Первая научная история войны 1812 года. Е. Н. Понасенков
активное участие в конфликте было невыгодно! И тем не менее Александр с бешеной энергией принялся сколачивать антифранцузский союз! Важно подчеркнуть, что он не просто присоединился к какому-то лагерю, но сам стал главным организатором коалиции. С нарастающей эмоциональностью царь засыпал своих представителей при европейских дворах десятками инструкций, приказывая «побудить Австрию занять решительную позицию», «заставить Пруссию действовать», «пробудить от апатии», «рассеять страхи» и т. д.40 Это касалось даже нейтральных держав вроде Швеции, Неаполя (королевство Обеих Сицилий), Португалии, Дании и др. Откуда такая шизофреническая реакция? В чем же дело? Уж точно не в совершенно юридически законной казни герцога Энгиенского (Луи Антуан Анри де Бурбон-Конде, герцог Энгиенский: 1772–1804), которая случилась годом ПОЗДНЕЕ (!!!), и стала лишь поводом для демагогического шума! Иное дело – упоминаемый в письмах русского царя «подходящий момент» для реализации его амбиций и комплекса зависти к гениальному Бонапарту.
Вспомним те идеи, которые звучат в письмах Александра 1801 г.: выжидать, пока «проведению угодно будет». В беседах царя с министром иностранных дел России польским князем Адамом Ежи Чарторыйским (устар. вариант написания: Чарторижский; Adam Jerzy Czartoryski: 1770–1861) и другими членами его близкого окружения в 1803–1805 гг. с каждым разом все чаще повторяется мнение, что режим Наполеона непрочен: и стоит только чуть-чуть надавить – и он рухнет. А теперь изучим один из параграфов из рескрипта Александра I М.И. Кутузову с инструкцией о ведении войны с Францией (август 1805 г.): «Итальянских, швейцарских и других, из французских армий к нам перешедших, позволяется вам употреблять их противу неприятеля, а последних и причислять к полкам нашим, имея, однако, за ними строгое смотрение, а наипаче в таких местах или деле, где от измены их последовать может для войск наших вред. Мы не сомневаемся, что таковые перехождения будут часты, коль скоро французские генералы, истинно любящие свое отечество, узнают положительно намерения наши и те твердо принятые нами правила, в которых выше сего уже вам упомянуто».41
Особенно они утвердились в нем после принятия Наполеоном императорского титула (это, по мнению Александра и князя Адама, могло еще сильнее расколоть французское общество). Не случайно и австрийский генерал барон Карл Мак фон Лейберих (Karl Freiherr Mack von Leiberich: 1752–1828) долгое время упорствовал перед окружившей его армией Наполеона, не сдавал Ульм в 1805 г.: «шпионы», присылаемые Наполеоном, доставляли ему информацию, что якобы во Франции произошло восстание против Бонапарта.42 Таким образом, расчет становится очевиден: режим Наполеона казался Александру, как многим другим европейским политикам, непрочным. Очередная война могла стать успешной (но не стала). И в этой связи небезынтересно будет вспомнить эмоциональные строки из уже упоминавшегося письма Александра матери от 26 августа 1808 г. (то есть уже после двух позорно проигранных царем войн с Наполеоном): «Но чего я желаю прежде всего,