Бунтующий человек. Падение. Изгнание и царство. Записные книжки (1951—1959). Альбер Камю
в нем богочеловека. Пропуская промежуточные этапы, ограничимся заключительным выводом, согласно которому этот синтез, воплощенный в Церкви и Разуме, завершается созданием абсолютного государства, воздвигнутого солдатами-рабочими; в этом государстве мировой дух находит наконец отражение в самом себе через взаимное признание каждого со стороны всех и во всеобщем примирении всего, что существует под солнцем. В миг, когда «видение духовное совпадает с телесным», каждое сознание становится лишь зеркалом, отражающим другие зеркала и до бесконечности отражающимся в повторяющихся образах. Град человеческий становится Градом Божьим; всеобщая история, этот мировой трибунал, вынесет оправдательный приговор и добру, и злу. Государство превратится в Судьбу и оправдание любой реальности, провозглашенной в «духовный день Богоявления».
Таково краткое изложение идей Гегеля, которые вопреки – или по причине крайне абстрактного характера буквально всколыхнули революционный дух, заставив его двигаться в явно разных направлениях; теперь нам предстоит отыскать их следы в современной идеологии. Имморализм, научный материализм и атеизм, окончательно вытеснившие антитеизм прежних бунтовщиков, под парадоксальным влиянием Гегеля слились воедино с революционным движением, которое до того практически никогда не отделялось от своих нравственных, евангелических и идеалистических корней. Эти тенденции, порой весьма далекие от сути учения Гегеля, обрели свою силу в двусмысленности его идей и в его критике трансцендентности. Гегель окончательно разрушил всякую вертикальную трансцендентность, главным образом трансцендентность принципов, в чем его неоспоримая самобытность как мыслителя. В будущности мира он все-таки восстанавливает имманентность духа, но эта имманентность не задана раз и навсегда и не имеет ничего общего с древним пантеизмом. В мире дух и есть, и его нет; он примиряется с миром и снова в нем возникает. Поэтому ценность переносится к концу истории, а до тех пор нет ни одного критерия, на основе которого можно составить то или иное ценностное суждение. Надо действовать и жить, имея в виду будущее. Всякая мораль становится временной. Самой глубокой тенденцией XIX и XX веков стала попытка жить без трансцендентности.
Комментатор[49], правда, левый гегельянец, но в этом вопросе вполне ортодоксальный, отмечает враждебность Гегеля моралистам и обращает наше внимание на то, что он признавал единственную аксиому – жить согласно законам и обычаям своего народа. Это максима социального конформизма, и действительно, мы находим у Гегеля ее подтверждение, притом выраженное в наиболее циничной форме. Впрочем, добавляет Кожев, этот конформизм легитимен лишь постольку, поскольку нравы народа соответствуют духу времени, иначе говоря, если только они прочны и способны противостоять революционной критике и революционным нападкам. Но кто будет судить об этой прочности и легитимности? Западный капиталистический строй на протяжении
Александр Кожев.