Наследник. Андрей Виноградов
кивни, вроде как сам себе, своим мыслям: все, справился, сосчитал. Срослось, но еще нет полной уверенности. Окончательной нет. Или есть? Ба-а, вытанцовывается недалекое зарубежье. Теперь улыбнись. Уголками губ. Не лыбься, как счастливый дебил. Ты по-прежнему «сбитый летчик». И земля близко-близко.
Доктор заинтересован моими гримасами. Он отрывается от бумаг, смотрит внимательно, пытливо и долго. Ни на что не отвлекается, зрачки как застыли, я так не умею. У меня то муха, то обои.
Два вопроса возникают в моей голове одновременно, и возникшая толчея мешает найти правильные ответы. Убежден ли Пал Палыч, что я «купился» на разыгранный им спектакль с болезнью, которой нет? Это был первый вопрос. И второй, лично для меня куда более важный: почему я, тряпка, спасовал и забрал документы из Школы-студии МХАТ?
«А ведь это ты, мамочка, от актерской стези сына отвадила. Вынудила загубить талант, променять сцену на никчемное перо. Лишила счастья и наследника своего и его несостоявшихся зрителей. Что теперь скажешь? Понятное дело, молчишь. Молчи-молчи… Когда сказать нечего, то “сигнал пропадает”, да? Или правильнее говорить “сеть упала”?».
«Со смеху упала».
«Освободилась?»
«Как ты угадал? И сколько язвительности в тоне… Прямо Остужев! Но ты же, неуч, наверняка думаешь, что Остужев кто-то вроде Чумака. Только я не про прозорливость, а про актерство. Вряд ли тебе известно такое некогда великое имя. Смоктуновский подойдет? Он тебе ближе? Да, чуть не забыла… И будем считать, что язвительность твоя осталась незамеченной».
«Так уж и неуч?! Александр Алексеевич, коли мне не изменяет память. Александр Алексеевич Остужев. Малый театр… Незнамов, Чадский, Ромео… Знаю даже, что фамилию по отцу, вполне, кстати сказать, сценическую – Пожаров – он довольно-таки остроумно сменил на Остужева. Потому что в начале карьеры поклонники в восторге выкрикивали его фамилию и в провинциальных театрах не раз случалась паника. А однажды кто-то вызвал пожарную команду. Еще он был глух и поэтому говорил очень громко. Партнеров же читал по губам. Так сойдет?»
«Удивил. Да что удивил – сразил наповал!»
«Знай наших! Но ты права, мама, Иннокентий Михайлович мне все-таки ближе».
«Соберись, Ванечка! Какая еще школа-студия? Ты и с нормальным образованием без пяти минут безработный стажёр. Которому, кстати, почти тридцать. Через неделю следа от офиса вашего не останется… В курсе уже?»
«А то! Правда, я им недели две дал. Ты права, куда мне… Поздно уже. Да и хватит учиться, надоело хуже горькой редьки. Это во-первых».
«Вольно было колобком по институтам да факультетам кататься».
«Не перебивай. Доучился же? Сейчас будет “во-вторых”. И это “второе” самое главное».
«Истомилась вся».
«Во-вторых, я ведь у онколога и он все про меня знает. По крайней мере, больше, чем я о себе. Я так подозреваю, ему осталось только согласовать свои выводы на мой счет с тем, кто повыше. Да нет же, с тем, кто выше всех».
«Фигляр».
«Фольклорно. Это в смысле – прикольно».
Доктор,