Дайте мне обезьяну. Сергей Носов
ни слова. Пока наконец не пришел Филимонов.
4
День у Филимонова был нелегкий. Четыре важные встречи и все конфиденциальные. Кем он только не был сегодня. Был он сегодня утесом-скалой, неприступной крепостью, был ужом на горячей сковородке, был вертушкой на ржавом гвозде, был неподвижной рыночной гирей с фальшивым завышенным весом и с резиновой клизмой таксомоторным рожком. Он угрожал, блефовал, обещал, заискивал, требовал, советовал, отмалчивался, врал. Он диктовал условия. Он принимал условия. Деловито хмурился, с чувством произносил «без проблем», показательно громко смеялся. Делал вид, что не понимает каких-то простых вещей или, напротив, – что понимает все. Угрожающе улыбался. Доставал то пейджер, то органайзер. Филимонову не было в кайф лицедействовать, чердак у него потрескивал по-человечески резко, человеческий мерзкий род Филимонову был неприятен сегодня до отвращения; сам он себя воспринимал инопланетным пришельцем… Когда представитель так называемого союзника позволял себе в разговоре слово гарантии, Филимонову хотелось незамедлительно залепить ему в ухо. Он с удовольствием придушил бы сегодня, если бы умел и если б дозволили, почтенного редактора вечерней газеты – просто так, ни за что, за неприятную манеру близоруко щуриться и напоминать о тарифах и сметах. Филимонов сожалел, что колкое слово компромисс, заостренное с одной стороны, а с другой, как ему виделось, расщепленное кисточкой, не может костью застрять поперек горла потенциального конкурента, чье опухшее лицо напоминало Филимонову о его собственной вчерашней попойке. Филимонов не был хорошим дипломатом, так же как не был никто из его собеседников; зная настоящую цену себе и своим предложениям, каждый пытался обсчитать партнера на двадцать копеек, не столько, понятно, для дела, сколько непонятно для чего – наверное, для пробы – в перспективе грядущих великих торгов.
Хорошим дипломатом слыл Косолапов. Но Косолапова «не было» в городе, хотя знали, что «был». Он был и слыл, но был как бы инкогнито, а слыл как бы заочно.
В половине шестого Филимонов позвонил по секретному телефону – следовало отчитаться. Патрон отключил трубку: любовь, рыбалка, лес, медитация, чтение книг – все что угодно – гимнастика, сон, рукоделие; в любом случае, отключив телефон, Косолапов заранее одобрял филимоновские поступки. Больше сегодня Филимонов не будет звонить.
За три недели пребывания в этих краях он обзавелся кое-какими связями. О конспиративной квартире Филимонова не догадывался никто.
Филимонов повернул машину на Береговую улицу.
Ел борщ. Ольга налила ему рюмку, села напротив.
– Я за рулем.
– Ой, тогда уберу…
– Ладно. Одну можно. А ты?
– Не-а…
– Как знаешь. Ну, ваше здоровье…
Борщ был дьявольски вкусный.
Вчерашний.
Она ждала вчера еще Филимонова. Завтра тоже был бы хорош, позавчерашний. А если не завтра, тогда бы Филимонов не пришел никогда.
– Как Ленинград? (Ольга называла Петербург по старинке.)
– Холодно, –