Аргентина. Крабат. Андрей Валентинов
Держу пари, что брились вы в вокзальном туалете!
Андреас едва не подавился. Отставив кофе, полез за сигаретами, но в последний момент передумал. Киоск, где они были куплены, находился как раз у входа в мужской туалет на Банхофплац.
– У вас есть тренер? Врач? Пресс-атташе? Вы хотя бы забронировали номера в отеле?
Курц явно хотел возразить, но Ингрид махнула мундштуком, словно фокусник – волшебной палочкой.
– Не надо, Антониус! Я вполне представляю, что сейчас услышу. Вы, господа, чем-то похожи на моего кузена, которого я уже имела честь упоминать. Брутальность, самоуверенность, даже наглость – и плохо сидящий пиджак. Правда, в отличие от него, вы кажетесь куда более воспитанными. Это несколько обнадеживает.
Теперь уже и Хинтерштойсер был готов подать голос. В конце концов, кто здесь лучший альпинист? Открыл рот… И закрыл, заметив, как Тони подносит палец к губам. Ингрид, однако, тоже увидела.
– Говорите, Андреас, говорите! Вам некогда думать обо всей этой суете, вы мыслями уже на склоне, вбиваете крючья в лед… Кстати, господа, если что-то пойдет не так, кто вас будет вытаскивать? Швейцарские спасатели, насколько мне известно, отказываются идти на Эйгер. В газетах пишут, что местные гиды из Гриндельвальда прямо заявили, что подъем на Стену – это самоубийство, а самоубийцы не по их части.
Хинтерштойсер вновь собрался с силами, дабы ответить, но его опередил Курц.
– Мы это знаем, Ингрид. На Северной стене многие уже погибли, среди них и наши друзья. Мы не будем жить в отеле, мы плохо одеты, у нас нет врача, и нас никто не станет спасать. Мы такие, как есть, я и Андреас. И мы пойдем на Стену. Возможно, мы вас разочаровали… Извините!
Их взгляды встретились, и Хинтерштойсеру почудилось, что бледное северное небо в глазах баронессы на какой-то миг затянуло тучами. Как будто эта девушка увидела нечто, им недоступное. Неотвратимое. Страшное…
Почудилось! Ингрид фон Ашберг стряхнула пепел с сигареты, дернула плечами.
– С вами все ясно, господа! Хоть не хочется, а придется. С этой минуты вы оба – под моей опекой!
– Не-е-ет! – в единый голос, единым дыханием.
Баронесса улыбнулась:
– Да!
– Крабат!.. Кра-а-абат!..
Серая гладь старого омута, зелень влажной травы, черные трухлявые бревна рухнувшего сруба. Между бревнами – тоже трава, юркий вьюн, острый пырей. Сырость, ветхость, забытье…
– Кра-а-абат!.
– И что дальше? – спросил он у сна. – Идти на мельницу? И куда? В Шварцкольм или Хойерсверд? Так и знал, что приснится! Встретил брата, замутил душу…
– Крабат – не он. Крабат – ты. Крабат!.. Кра-а-абат!..
Он отмахнулся, словно от мухи, но сон не хотел уходить. Зелень загустела, потекла перед глазами, рухнувшие бревна беззвучно взмыли в воздух, складываясь в призрачные стены.
…Потолок, неровный темный пол, на окнах наглухо закрытые деревянные ставни. Бочонок, плошка со свечой, яркий синий огонек.
– Только