Песок и золото. Повесть, рассказы. Антон Секисов
все горячась и размахивая стаканом.
– Не придавай значения, Гортов. Работай, зарабатывай. Либералы тебе хуй заплатят. Я этих мразей знаю. Сам пять лет в «Новой» работал. Ходил в дырявых кроссовках зимой.
– Зато честно! – встрял Бортков с явной иронией.
– Нихуя не честно… Одна наебка кругом. И грубое изнасилование. Но здесь, на «Руси», хоть платят. Правда вот, сука, так мучительно!
Спицин что-то неразборчиво промурлыкал, в такт ему, и глазки молчавшего и сидевшего со скучной гримасой весь вечер Борткова вдруг лучезарно воскресли.
– Да, пожалуй, пора! – деловито кивнул Порошин. Кинул на стол ворох купюр. – Шнеле, шнеле! «Русь», поднимайся с колен!
«Русь» встала.
Снова тьма и снова подвал. На ходу приходилось придерживать стены. С трудом Гортов правил свое тело, как телегу со сломанным колесом. Что-то неподконтрольно текло из носа. Для скорости Порошин шлепал его ладонью под зад. Порошин стал очень игривым.
Открылась дверь, и начался нежный и тусклый свет, и Гортов увидел женщин – не стало прохода от них, в пестрых полосках трусиков. У многих из поп торчали пышные перья. Перья были и на голове. С лиц падали блестки.
«Русь» села на волосатый диван и толком еще не устроилась, как ее затопило женщинами – Гортов почувствовал сразу несколько рук, слепо блуждавших по телу. Хищные ногти и зубы впивались во мрак, свет отражался в мебели. От женщин не пахло женщинами. Как будто со всех сторон его сжал мармелад, тугой и несладкий.
– Чего же ты хочешь? – спрашивал у Борткова Порошин.
– Блондинку с большими сиськами, – застенчиво, но все же уверенно отвечал Бортков.
– Принесите ему блондинку с большими сиськами! – кричал Порошин, швыряясь в женскую массу деньгами.
Крупная негритянка уселась к Гортову на колени и потерлась большой резиновой грудью. К горлу его подступила рвота.
– Пожалуйста, можно уйти? – спросил он у негритянки, суя в нее деньги. Негритянка чуть растерялась, привстала, Гортов бросился прочь, но у дверей был настигнут внезапно проворным Порошиным.
– Не сметь! – Порошин крепко держал его за воротник. Хоть сам Порошин, казалось, оплывший ком, но пальцы у него оказались железные. При этом лицо его стало совершенно дикое, гопническое, и он холодным тоном сказал: «Уходим все вместе. Такое правило».
Гортов забился в углу, в коридорчике. Слезы встали у глаз. Было пронзительно жаль себя, и Гортов почувствовал среди обилья водки и тел нестерпимую несвободу. Захотелось плакать, так внезапно и остро, что Гортов не смог удержать себя: и вот он уже тихо завыл в углу, растирая слезы. Не плакал, наверное, с детства, а тут – надо же. И в таком странном для слез месте…
Порошин вел семь разноцветных и громких дам, Спицин вел одну ломкую юную барышню, Бортков вел бабу полную и пожилую.
Бричка билась о щебень, болтая напитки внутри. Гортов затаился на заднем сиденье, ощущая себя камнем