Песок и золото. Повесть, рассказы. Антон Секисов
поезда, рядов теплиц – начались частые невысокие домики с ухоженными участками. Как удобно: вскопал репу, переоделся во фрак – и раз, уже у Кремля, быстро доехал на бричке.
Гортов смотрел в зарешеченные окна – никто не глядел из них.
Навстречу прошла девушка с золотой тяжелой косой, обернутой вокруг шеи, и в ромашковом смятом платье. Гортов улыбнулся ей, а та взглянула в ответ с каким-то невиданным отвращением.
С Гортовым такое бывало и раньше. Почему – он не знал. Он был вроде приятный и вежливый человек. А внешность… Кому-то Гортов казался и симпатичным, но пик женской любви он пережил еще в раннем детстве. Когда он был пухлый и белый, как хлеб, и источал нежные запахи, они склонялись над ним, сладострастно дышали в темя, шепча: «У-тю-тю!»; «Курлык-мурлык»; «Зайчик мой, забубенчик мой»; «Ах, какой…». Он бежал от них под стол прятаться. Но подростковый период прошелся тяжелыми стопами: у обычных людей – ну что, пара лишних прыщей; а Гортова капитально перекрутило – как-то он странно вырос, заострился в разные стороны, лицо стало как будто в выбоинах. Потом Гортов и вовсе покрылся сразу и весь жесткой игольчатой ржавчиной и стал похож на найденную под стаявшим снегом елку. И тогда женщины разлюбили его, как будто договорившись, разом.
Гортов уже успел позабыть о женском заговоре, и теперь в нем опять шевельнулось грустное чувство, и он вздохнул.
Мимо стекали зеленые ручейки, соединяясь в пруду в низине. Били фонтаны, кружились низко над головой птицы – кажется, что скворцы. Большие, откормленные, они не летали, но медленно падали, словно пернатые камушки. В грязном пруду плыла уточка.
А меж тем Гортов все не находил еды, зато нашел магазин «Книги». Внутри среди голых кирпичных стен было душно и темно, как в большой остывающей печи. Среди полок бросалась в глаза кровавая надпись «Сион», обведенные в круг кресты и свастики. Гортов взял наугад несколько книг о черносотенном движении.
– Душенова нового завезли, «Не мир, но меч», – сказала Гортову продавщица с теплыми ангельскими глазами. – Хватают как пирожки!
– Что ж, хорошо, – заметил Гортов. Ему хотелось спросить, а где можно купить именно пирожков, но он не решился, а за спиной раздался голос.
– Ох, славно! А мне, Маша, экземплярчик оставили?
– Ну конечно, Вадим Валерьевич!
Гортов увидел сухощавого человека, еще моложавого, но целиком седого, в полицейской форме.
– Еще вот Кожинова привезли, собрание сочинений.
– Нет, Кожинова не люблю. Занудствует много. Надо правду-матку рубить. Нечего тут эти сопли… – полицейский задумался, словно не зная, что делать с соплями.
– А что же, Вадим Валерьевич, ходили на выборы?
– Смеешься, дочка? – и его глаза по-доброму усмехнулись. – Я на выборы один раз ходил, за Баркашова, в 94-м. А сейчас выборы – это что? Цирковой спектакль! Скоро вот дедом стану, родится внучок. Одна радость…
Гортов