Птичий грипп. Сергей Шаргунов
так легко взять на понт, что мы из могущественного стража готовы превратиться в пошлого киллера? Зачем ползти с пистолетом в кустик ради какого-то прохожего, по сути всего ничего – помочившегося на этот самый кустик? Кончать надо. Но кончать с хитрецой. Без следов. Без улик. Без пальбы веером и скупого контрольного выстрела. Сбить машиной? Колеса кишками пачкать… Удавить? Люстра не оборвется? Отравить? Проблюется. А хотя… Интрижка в духе благородной древности.
Смерть… Как там они скандируют? «Да, смерть!»…
Мы одобряем. Но все должно быть естественно, как во сне. Смерть должна быть невинной, как если бы помер спящий.
Отравить? Тут скрыт некий прикол. Не цианидом, не мышьяком, не водкой «Путинка», но как-нибудь с другого боку.
Иосифу надо было ехать на митинг.
Он покинул квартиру в сопровождении трех мальчишек-охранников. Вышли на улицу.
– Гав-гав-гав, – заливалась белая длинная собака, – гав! – Она капризно рвалась с поводка.
– Альма! Заткнись! Мать твою! – кричала девушка.
Охранники напряглись.
Иосиф неожиданно ощутил приятную легкость, как будто оторвался от земли:
– Привет!
– Здоро во! А ты здесь откуда? – Девушка облизнулась на этом «ты».
– Живу…
– Ого! Я тоже!
Эта девка была на съезде НБП, репортер интернет-сайта «Скандалы». Как ее зовут? Богатырка, она маячила у него перед носом весь съезд. Манила его и пугала. Он вспоминал ее после и клял себя за робость. Сорокалетний мужик, бывший порнограф. Откуда в нем стыдная робость? Он думал: еще раз встречу – обязательно добьюсь! Встретил. Смотрел нежно, как бы в полете. Что-то в ней за это время поменялось, сделав проще. Она стала легче, сбросила вес, да и физиономия ее была уже не такой щекастой… Но глаза… По глазам он ее и вспомнил. Глаза были прежние. Синие, круглые. Горячие на похудевшем лице.
Собака истошно лаяла, девушка бранилась с собакой, едва удерживая поводок.
– Хочешь кофе? – предложил он.
– Давай. А у тебя какой?
– Обычный.
– Лучше я тебя угощу. У меня молотый! Поможешь пса загнать? Ты хоть помнишь, как меня зовут? Ирина! Поможешь?
– Да-да… Я никуда не еду, – бросил он оторопевшим мальчишкам. – Чего-то хреново себя чувствую. Езжайте на митинг. Объясните… приболел… Кофе, может, взбодрит.
У него давно не было женщины.
Теперь, когда высоченная деваха второй раз перешла ему дорогу, Иосиф ощутил густое химическое тинейджерское вожделение. Наверное, потому, что переобщался с нацболами-сорванцами и набрался у них всякой глупости… Ух! Эх! Класс! Броситься на нее сегодняшним утром, опрокинуть ее, длинную, на дорогу жизни. Башку – в мураву, ступни – в крапиву. И вытряхивать из этой дылды все ее тайны!
Ира сказала, что недавно сюда переехала. Она сняла в этом подъезде квартиру, тремя этажами выше. Сели у нее. Кофеек. Белые чашки. Собака исступленно выла и царапалась, запертая на балконе.
– И чего же вы все-таки