Зеркало и чаша. Елизавета Дворецкая
поглядывая на лес. Когда дружина наконец показалась на опушке, она торопливо пошла к воротам.
Входившие в ворота кмети несли на спинах не дичь, а мешки с зерном. В других мешках были какие-то круглые, довольно крупные предметы. Подумалось, что то человеческие головы, хотя Избрана быстро догадалась, что там всего лишь кочаны капусты.
– Вы что же это? – тихо произнесла Избрана, найдя глазами Красовита и даже не думая, услышит ли он. Она все поняла, и душой ее овладело тихое, тоскливое безразличие. – Что же это…
В глубине души она и раньше в эти три дня подозревала, что Секач может ее не послушаться. Она не дала ему возразить открыто, но они сделали по-своему. Все ее доводы пропали перед их тупоумной удалью. Они сделали то самое, что в их положении было широким шагом к гибели, – напали на поселения двинских кривичей, подданных полотеского князя.
– Ничего, княгиня, теперь заживем! – надеясь, что удача оправдает неповиновение, сказал Избране Красовит, но выглядел он хмуро. – Хоть будет чего пожевать! А Столпомира не бойся – пока он узнает, мы уж далеко будем! Не догонит!
Ничего не ответив, Избрана повернулась и пошла прочь. Она не хотела никого видеть, никого и никогда. У нее не оставалось сил даже на гнев. Пусть делают что хотят и провалятся к Марене!
Красовит был рад, что она ничего не сказала. После недавнего спора в Радомовой гриднице княгиня стала внушать ему смутный трепет. Он понимал в глубине души, что она совершенно права. Как ни старался он отмахнуться от этих мыслей, опасность представлялась все более грозной.
Кмети шептались, украдкой покачивали головами. Когда в животе завывает голодный зверь, разум молчит. Но теперь у смолян был хлеб, а с ним и возможность трезво взглянуть на то, что они натворили.
Засиживаться в Радомле было нечего, но никто не знал толком, куда идти и что делать. Собирать ополчение старосты родов не хотели, считая эту войну безнадежной и не желая напрасно терять сыновей и внуков.
– Раз князь пришел, надо князю подчиниться! – говорил старик в одном селе, куда заезжал на днях Красовит. – А если против своего князя воевать, боги и чуры не благословят! Что же мы, глупые, что ли?
Все понимали, что сил воевать за Смоленск нет и уже не будет, но никто не знал, на что решиться. Бежать и искать где-то пристанища, просить помощи у других князей, как это сделал Зимобор, или возвращаться к нему с повинной головой и просить мира? Но даст ли им этот мир новый князь, если вся сила сейчас в его руках? Некоторые надеялись, что Смоленск его не примет, но надежды эти были очень слабыми. У Зимобора теперь есть войско, а других претендентов на престол в Смоленске сейчас не имеется. Так на каком основании вече ему откажет?
Избрана могла бы напомнить смолянам их клятву верности. Но для этого нужно было явиться в Смоленск. У нее хватило бы отчаянной смелости на этот шаг, даже если никто из бояр не захотел бы ее сопровождать, но она сообразила слишком поздно. Если Зимобор уже пришел в Смоленск, собрал вече и добился признания, то вернуться