Багор и щука. Сборник. Александр Владимирович Токарев
проверить… Насаживаю трепещущего, словно желе, виброхвоста-риппера. Предварительно полоскаю его у борта, провожу туда-сюда, словно забавляясь. Сын с интересом наблюдает.
– Пап, дай тоже поиграть, – просит он неожиданно, чем смущает меня до краски на щеках. Ему, видимо, думается, что я в детстве не наигрался, а теперь «догоняюсь».
– Ну, ладно, побаландайся, – разрешаю ему, а сам вглядываюсь в темную торфяную воду, где трепещет силиконовый «малек». А ведь действительно похож на живую рыбку своими суматошными движениями хвостика.
Сын, отведя свою детскую душу, отдает мне джиг и берет удочку. А я делаю первый заброс на чистину, по левому борту лодки. Ванька ловит с правого, у берега. Лениво подматываю катушкой крепкую «0,2», щурясь от солнца и не веря в глубине души, что заинтересую окуня этой трясущейся резинкой. И сразу же после нескольких оборотов катушки леска тяжелеет, ходит из стороны в сторону. Вскоре у лодки заплескался окунек уже с мою ладонь. На живца крупноват, но главное – берет! Причем, окунек хватал почти на каждом забросе. Вот только много было и сходов с одинарного крючка джига, видимо, из-за того, что рыба мелковата и хватала за хвост. Кстати, один риппер лишился-таки этого самого хвоста. Надо будет попробовать дополнить приманки маленькими двойничками.
Мы уже соревнуемся с Ванькой. Он весь в азарте, доказывает, что ловит больше, чем я, но, в конце концов, признает уныло, что все же на десяток моих рыбок ему попадается одна. Я, спохватившись, ловлю себя на мысли, что всерьез соревнуюсь с неумелым еще сынишкой. Забрасываю в очередной раз риппер, и подматывать даю уже Ваньке. Он, торопясь, крутит ручкой. Хоть приманка и идет неровно от его неумелых движений, но все равно следует хватка, и Ванька выволакивает через борт окунька. Ура-а! – кричит и шарахается от растопыренных колючек рыбы. (Вскоре он будет ловко снимать окуней с крючка, а по приезду будет доказывать, что обловил меня беспощадно. Я не стану его разубеждать).
Вечером Ванька, похрустев салатом и съев бутерброд с сыром, отказывается от горячего супа и лезет в полог. Там нет ни одного комара. Пахнет березовыми ветками, сосновым лапником и багульником с близкого моховища. Я, полежав рядом с сыном, чтобы не было ему одиноко, выныриваю из полога. Вслед мне раздается сонное сопение и похрапывание. Сладко спится мальчишке с усталости да на свежем воздухе.
Мне не хочется спать. Сейчас полнолуние и озеро залито холодным призрачным светом. В тихой воде спят камыши, хлещет изредка увесистый хвост. От всплеска идут круги, и всполошено бьет крыльями ночная птица. Все стихает и опять – сонное оцепенение в этом мире падающих звезд, неясных теней, осторожных мягких шагов и зеркальной воды, в которой спит усталый лес и струится лунная дорожка.
Я слушаю по приемнику ночной блюз, в котором царит саксофон-тенор, волшебный, вкрадчивый и цинично-сиплый, словно полушепот подвыпившей блондинки из ночного бара. При неверном свете костра и Луны, в одиночестве, пью водку, закусываю