Волбешная нчоь. Мария Фомальгаут
когда света нет…
Можно еще поискать по темноте фонарщика какого-нибудь, верно? – Змум говорит непонятно с кем в темноте, может, с самой темнотой, – не может же быть так, чтобы во всем мире света не было, верно? Не может быть… где-то есть…
Темнота не отвечает.
– Или сам как-нибудь свет этот зажгу… не боги же горшки обжигают, верно? Ну… если у них свет получался, и у меня как-нибудь получится…
Темнота молчит…
– Как-то они это делали… правда ведь? – Змум смотрит в темноту, ищет что-то, – как-то… кровью фонарь зажигали… надо зажечь… надо… Надо же, чтобы был свет…
Тот, темный
Быстрее…
Некуда уже быстрее…
И все-таки – быстрее…
Камиль бежал, низко пригнув голову, и некогда было оглянуться, некогда было посмотреть назад, не гонятся ли они. А они гонятся, уж можно не сомневаться, они не такие, чтобы упустить свою добычу, поймают, скрутят, увезут в темное свое логово, пропахшее смертью, чтобы выпить всю кровь…
Хватятся, конечно, будут искать, план-перехват устроят… Это они могут, полиция тоже на их стороне, и вообще все, все… и только один Камиль против них, один против всех, как это трудно, когда один против всех…
Сбавил шаг – сердце разрывалось клочьями, медленно брел по лесной чаще, все боялся остановиться, все боялся, что лопнет сердце. Лес торжественно замер, позолоченный луной, внимательно смотрел на Камиля каждой своей веткой. Леса Камиль не боялся, что-то подсказывало, что лес не работает на них, лес – он сам по себе, на то он и лес.
Камиль передохнул, прислушался.
Отстали.
Надолго ли, кто знает… выиграть время, хоть день, хоть два, перекантоваться где-нибудь, и дальше, в Сибирь… земля большая, земля, она всех прокормит, на то и земля…
Откуда-то зарядил дождь, мелкий, мерзкий, осенний, луна запуталась в клочьях туч. И почему-то боязно было искать деревушку или какую-нибудь дачу, люди добрые, пустите переночевать… Вот так постучишься в дверь, а там они уже ждут…
Луна выхватила из темноты что-то черное, причудливое, жуткое, что когда-то было домом – так давно, что оно само не помнит, как это было, и было ли. Истлевший остов, изъеденный пожарами, дождями, десятками лет, если не веков. Кое-где сохранились клочья какой-то плоти, досок, обломок двери, скат крыши, в пустых глазницах окон мелькали стеклышки.
Сердце снова подпрыгнуло, бахнуло о ребра.
Затаиться… переждать… Почему-то казалось, что сюда они не сунутся, что уже дошел, добежал Камиль до такого медвежьего угла, что никакие они туда не проберутся.
И все-таки было боязно – как боязно было в детстве уходить куда-то далеко, от людей, от жилья, от привычного мира в лесную глушь – как в какую-то другую вселенную. Волков и медведей не боялся, чувствовал, что они давно ушли куда-то в сибирскую глушь, до которой три года скачи – не доскачешь, а вот другие…
Духи, демоны… еще какие-то – потусторонние, нездешние, темные, неуязвимые, пропадающие с первыми лучами солнца… Они были и есть, они никуда не ушли из леса, по-прежнему караулят людские души… Вот в таких-то