Жрица тугов. Хирург с Гастеровских болот. Рассказы (сборник). Артур Конан Дойл
наш дом. Принцесса на амплуа гувернантки – штука редкая, не правда ли? Мне почему-то сдается, что эта штука заинтересовала даже и нашего невозмутимого секретаря… Но поднимите-ка воротник пальто: эти холодные ветры – чистая язва наших мест.
Дорога шла среди небольших холмов, лишенных всякой растительности, кроме редких кустиков ежевики и низкорослой жесткой травы, покрывавшей небольшую лужайку, на которой паслось стадо исхудавших от недоедания баранов.
Мы поднимались и опускались с холма на холм по дороге, белой ниточкой уходившей вдаль.
Там и сям однообразие пейзажа нарушалось зубчатыми массивами серого гранита, – эти места выглядели точно раны на теле с выступающими из них изуродованными костями.
Вдали виднелась горная гряда с высившеюся над ней уединенной вершиной: она была окутана гирляндой облаков, озаренной пурпурным отблеском заката.
– Это Ингльборо, – промолвил мой спутник, указывая бичом на вершину, – а вот и равнины Йоркшира. Во всей Англии это самые пустынные и дикие места. Но они рождают отличных людей. Неопытная милиция, вдребезги разбившая в день Штандарта шотландское рыцарство, состояла из уроженцев именно этой части страны. А теперь, старина, вылезайте и открывайте дверь.
Перед нами была поросшая мохом стена, тянувшаяся параллельно дороге, с железными полуразрушенными воротами, снабженными двумя столбами, которые были украшены высеченными из камня изображениями, вероятно, какого-нибудь геральдического животного; говорю «вероятно», потому что ветер и дождь сильно попортили камень. Сбоку высился разрушенный временем коттедж, в былые дни служивший, вероятно, жилищем для привратника.
Я открыл двери, и мы вступили в длинную темную аллею, поросшую длинной густой травой, обсаженную с обеих сторон роскошным дубняком, ветки которого, сплетаясь над нашими головами, образовали живой свод такой густоты, что сумерки дня превратились в этой аллее в полную тьму.
– Боюсь, что наша аллея не очень-то понравится вам, – смеясь, сказал Терстон. – Но у моего старика есть мания: давать полную волю природе. А вот и Дункельтвейт.
При этой фразе моего приятеля мы обогнули поворот аллеи, отмеченный огромнейшим дубом, высившимся над прочими, и очутились перед огромным квадратной формы зданием. Весь низ здания был в тени, но верхний ряд окон сверкал кровавым отблеском заката.
Навстречу нам выбежал слуга в ливрее, поспешивший взять лошадь под уздцы, как только экипаж остановился.
– Можете отвести ее в конюшню, Илья, – произнес мой приятель, когда мы вышли из экипажа. – Гуго, позвольте мне представить вас моему дяде Иеремии.
– Как поживаете? Как поживаете? – раздался чей-то дрожащий надтреснутый голос.
Подняв глаза, я увидал человека небольшого роста с красным лицом, поджидавшего нас на пороге, с куском материи, обмотанным вокруг головы, как на портретах Иопа и других знаменитостей XVIII столетия.
Ноги его были обуты в пару огромнейших туфель. Эти туфли были так неподходящи к его худым, как