Сказки о правде. Наталья Комлева
споро, и вскоре, после двух или трёх поворотов, в которых взволнованная мамушка уже не сомневалась, подошли к стене, в которой обозначено было место для двери, но никакой двери не было. Только как бы замазано что-то было посерёдке, как глиной будто по кирпичу. Мамушка, однако, отсутствием двери не смутилась и, как давеча в кухне, стала шарить слева по кирпичной обводке. Вдруг раздался треск, показавшийся в подземной глухой тишине особенно громким – и подалась глина, и показалась в самом деле дверь, которая стала медленно поворачиваться.
Тут уж сомлела девушка. Ноги ее подогнулись, она зашаталась и прошептала:
– Постой, мамушка, постой, крёстная! Нет у меня силушки. Погоди, родимая!
Старушка молча перетащила ее за порог и поворотом невидимого рычага закрыла дверь.
За дверью оказался каменный подвал, сыроватый и гулкий. Из подвала выбирались так же: крёстная нащупала ещё один потайной необычный ключ, дверь бесшумно отворилась, и женщины вошли внутрь какой-то комнаты. Из неё они без всяких тайностей, но осторожно пробрались в другую комнату. Там была небольшая деревянная лесенка, а наверху лесенки – дверка. Перед этой-то дверкой наконец остановилась мамушка, перекрестила свою крёстную дочь и неслышно сказала:
– Господь с тобой, дитятко! Иди, и что Бог даст, то и будет. Назад сама выйдешь, недалеко тут, а я тебя в подвале подожду.
Обратный путь был уже легче. Когда выбрались в мамушкину кухню, заря занималась. Июльские ночи короткие. Обессиленные от волнения, сели на лавку.
– Ну, сказывай теперь, как было-то у вас? Сказалась ты ему, кто ты такая есть? Темно ведь было – глаз выколи, новолуние теперь.
– Ах, мамушка, милая, не спрашивай ты меня – не могу я ещё отойти от того, что в светёлке-то было.
– Что ж, верно ли сделала, что туда пошла? Не жалеешь ли теперь? Меня-то не проклянёшь ли?
В ответ девушка молча протянула красивую тонкую руку, и старуха увидела на её стройном пальце золотое массивное кольцо. Девушке оно было явно велико.
– Колечком, значит, подарил. Ну, знать, понравилась ты ему, красавица. Что ж, пойдёшь ли опять к нему? Я чай, он тебя теперь сам призовёт, как занадобишься.
Девушка спрятала в коленях старухи зарумянившееся лицо и расплакалась, но рыдания её были счастливые.
В дверь застучали громко, властно, и мужской голос позвал:
– Бабка Катерина, у тебя ли крестница-то? Тятенька её тотчас требует!
Девушка побледнела:
– Ахти! Братец пришёл. Дома не случилось ли чего?
– Не выдал ли тебя твой Еруслан-то Лазаревич, наш Акинфий Никитич?
– Что ты, мамушка! Он, поди, спит ещё.
– Какой спит! Он пташка ранняя. Отец рано встаёт, так и он с ним. Да не видел ли кто, как ты от него выходила? Прислуга уж встать могла.
В дверь колотили всё сильнее. Дрожащей рукой отперла засов Катерина.
Быстро вошёл статный русобородый молодец.
– Не спите уж? Собирайся, сестрица, домой сейчас требуют.
– Да