Охотничьи страсти. Андрей Андреевич Томилов
пчеловодом, классным, как говорил дядька, он быть не хотел. Он вообще не выходил теперь из домика, пока не садилось солнышко, а случайно залетевшая пчела, повергала его в такой ужас, что тело моментально покрывалось липким, холодным потом, волосы шевелились, а лицо становилось пятнистым. Не хотел он быть пчеловодом.
Дядька, ни за что не отпускал его домой.
– На солонцы не пойдём, ну их к лешему. Мы на посевы пойдём. Вот где тебе понравится-а-а. Вот уж точно не захочешь уезжать отсюда. Да-а-а, вот красота.
– Лучше здесь убей, на лабаз я больше в жизни не полезу.
– Ты моя ты красота, да сдался он нам, тот лабаз, что мы, обезьяны, что ли? Нет, там у меня засидочка на земле, полеживаешь, что тут вот, на кровати, в окошечко поглядываешь, ждёшь зверюшку.
Егорыч вытягивал шею, складывал ладошки, покачивался из стороны в сторону, показывал, как там, в засидочке, удобно и комфортно охотиться.
– Там даже комаров нет, ну… почти нет, там же крыша, красота. А поле большое, далеко видать, да ты просто залюбуешься. Я тебе карабин дам, стреляй, будет потом что вспомнить.
Племянник глубоко вздохнул, обхватил голову руками и простонал:
– Давай, пойдём, скорее уж отмучиться, всё равно ведь не отстанешь.
– Ха, сказал, отмучиться. Да ты там как обворожённый будешь, просить станешь ещё на одну ночку остаться.
– Что, опять ночью?!
– А ты как хотел, зверь, он умный, он только ночами выходит на поле, чтоб не заметили.
Племянник грохнулся на кровать и застонал.
– Ничего, ничего, только удивляться будешь, как понравится.
Солнышко было ещё высоко, ещё в лесу стояла плотная духота от жаркого дня, а охотники двинулись в путь. Идти пришлось вдоль старого русла реки, огибая заросшие лилиями озерки, бывшие в прежние времена заливами. Порой пробирались прямо через мочажины, откуда моментально поднимались рои комарья и облепляли путешественников. Однако племянник, на удивление, стойко переносил лишения, только сопел, хмурился и молчал. Видимо он твёрдо решил выдержать последнее испытание, угодить, наконец, дядюшке, и побыстрее убраться из этих «понравившихся» мест.
Пришли уставшие, но не измученные, не то, что на солонцы, видимо, повлияла внутренняя подготовка, ожидание трудностей. Дядька, широко улыбаясь, вывел племянника на край поляны и, даже рукой повёл вокруг:
– Смотри, красотища-то, какая!
Он искренне радовался природе, восхищался всем, что окружало, всем, что двигалось и не двигалось, он был влюблён в эту жизнь. Он даже представить себе не мог, что кто-то может быть равнодушен к тому, как течёт река, как пахнет вечерний воздух, как шумит листва. Да не может такого быть, не рождаются такие люди, они же просто не научатся жить.
– Ты посмотри, посмотри, с одного места и столько добра видно, ни в каком кино этого не найдёшь. Пожалуйста, любуйся себе, и всё бесплатно!
Племянник угрюмо осматривался кругом, топтался, определяя, куда бы присесть. Конечно, вид был живописный, но уж не до такой степени, чтобы прыгать от радости и повизгивать.