Маленький незнакомец. Сара Уотерс
домой Каролину, которая успешно служила в каком-то женском подразделении то ли морфлота, то ли ВВС. Девушка чертовски умненькая.
Как все характеристики Каролины, какие я слышал от разных людей, в устах Грэма «умненькая» тоже было синонимом «некрасивой». Я не ответил, в молчании мы прикончили пудинг. Наплывали сумерки; Анна закрыла окно от мошкары, что плясала вокруг пламени свечи, освещавшей наш поздний ужин.
– Вы помните их первую дочку Сьюзен, которая умерла маленькой? – спросила Анна, вернувшись за стол. – Хорошенькая, вся в мать. Я была на ее дне рожденья, когда ей исполнилось семь. Родители подарили ей серебряное кольцо с настоящим бриллиантом. Ой как мне хотелось такое же! А вскоре она умерла… Кажется, от кори или еще чего-то.
Грэм салфеткой вытер губы:
– По-моему, от дифтерии.
Анна сморщилась, припоминая:
– Верно! Так ужасно… Я помню похороны: маленький гроб, весь в цветах. Море цветов.
Оказалось, я тоже помнил эти похороны. Когда траурная процессия двигалась по Хай-стрит, мы с родителями стояли в толпе. Молодая миссис Айрес была вся в черном, будто новобрачная горя. Мать тихонько плакала, отец держал меня за плечо; моя новенькая необмятая школьная форма источала кисловатый запах.
Отчего-то я вдруг сильно приуныл. Анна и служанка убирали со стола, а мы с Грэмом заговорили о делах, и наш разговор меня еще больше расстроил. Дэвид был моложе, но гораздо успешнее: он стал практиковать, имея за спиной отца-врача и его деньги. Я же начинал кем-то вроде подручного доктора Гилла, которого Родерик изящно охарактеризовал «типом». Вообще-то, старикан был жуткий лодырь; прикидываясь моим покровителем, он постепенно продал мне свою практику, но перед тем долгие годы платил сущие гроши. Перед войной Гилл вышел на пенсию и поживал себе в милом деревянно-кирпичном доме неподалеку от Стратфорда-на-Эйвоне. Я же лишь недавно стал получать хоть какой-то доход. Но тут замаячила система здравоохранения, грозившая покончить с частниками. Вскоре все мои небогатые пациенты смогут выбрать себе другого врача, чем нанесут непоправимый урон моему бюджету. Из-за этого по ночам я не мог уснуть.
– Я всех растеряю, – сказал я, устало потирая лицо.
– Не глупи, – возразил Грэм. – Поводов уйти от тебя не больше, чем расстаться со мной, Моррисоном и Сили.
– Моррисон не скупится на микстуры от кашля и желудочные порошки, а людям это нравится. Сили обходителен, умеет подъехать к дамам. Ты милый, симпатичный семьянин, что тоже очень привлекает. А меня не любят и никогда не любили. Я непонятный: не охотник, не играю в бридж, не увлекаюсь дартс и футболом. Я недостаточно благороден и для знати, и для работяг. Врача хотят боготворить, никому не надо, чтобы он был ровней.
– Ерунда! Все хотят одного: чтобы он знал свое дело. А ты – бесспорный дока. Вот только чересчур въедливый. У тебя слишком много времени для самоедства. Женись, и все пройдет.
– Ну да! – рассмеялся я. – Себя-то еле содержу, какие там жена и дети!
Все это Грэм уже слышал, но терпеливо дал мне побурчать.