Нищенка. Мулла-бабай (сборник). Гаяз Исхаки
чтобы и рёбра тебе пересчитали? – Пьяница пытался выдернуть руки. – А ну, шагай! Шагай, говорю, мать твою!.. Ещё-то чего тебе надо?
Пьяница тянул своё:
– Шамси, говорю, Шамси! Век помнить буду… Валлахи… Видал, как я их! – Он снова стал дёргаться: – Пусти! Пусти! Мать твою… Пусти!
Товарищ гармониста подошёл к ним:
– Не отпускай, не отпускай его! – сказал он и взял пьяного под вторую руку. – С кем он на этот раз сцепился?
Пьяница, взглянув на него, пролепетал:
– Айда, Гали! Угощу тебя!.. Напою… Выпустим им кишки… Пусти! Пусти!
Шамси залепил ему пощёчину:
– Вот тебе «пусти»! – И ударил ещё: – Вот тебе!
– Ох, мать твою… я покажу… тебе! Гали, давай свернём… ему скулу… Пойдём, угощу!
– Ладно! Ладно! Угостишь, – прикрикнул на него приятель. – Давай, Гали, помоги мне.
Они подхватили пьяницу с двух сторон, довели до койки и уложили, подсунув ему под голову одежду. Тот поворчал немного и очень скоро уснул мертвецким сном.
Сагадат, которой в жизни не приходилось видеть ничего подобного, прямо-таки остолбенела от изумления. За день она насмотрелась и наслушалась столько всего, что переполненная впечатлениями голова её отказывалась что-либо соображать. Некоторое время она ошеломлённо смотрела на родителей, в голове не было ни единой мысли. Тут огоньки в казарме стали гаснуть – люди ложились спать. Она тоже начала готовиться ко сну, – надо было творить намаз, но выйти на улицу было страшно. Лечь, не помолившись, Сагадат не могла, ведь за всю свою жизнь она не пропустила ни одного намаза. Девушке казалось, если она ляжет, не сотворив намаза, уснуть ей не удастся. Подумав, Сагадат решила попросить женщину, при которой были две старухи, чтобы та вместе с ней вышла во двор.
– Абыстай, не могли бы вы пойти со мной? – спросила она тихонько, подойдя к соседке.
Та, ни слова не говоря, пошла с ней. Вернувшись, Сагадат умылась, прочитала намаз, спросила родителей, не нужно ли им чего, и легла между ними. Она долго не могла уснуть.
В голову лезло всякое, мысли сменяли одна другую. Намаявшись, Сагадат наконец задремала. Тут ей то ли во сне, то ли наяву послышался голос – кто-то молился. Она открыла глаза. В дальнем углу печально светила лампадка. В её свете она разглядела таз, накрытый старой скатертью, возле него старый бешмет и меховую шапку. В скупом свете лампады (в ауле у них такие лампады жгут обычно осенью во время обмолота гречихи) вещи эти казались ей гречишной копной. Возле таза в одной рубахе, босиком, в коротких штанах стоял старик и негромко тянул молитву «Камат».
При виде этого человека Сагадат вдруг ощутила облегчение. Всё, что она видела сегодня, было глубоко чуждо ей. Все, кто окружал её здесь, казались Сагадат не то чтобы другими, а скорее, ненадёжными какими-то людьми. Увидев старика, она поняла, что он тоже случайно оказался среди чужих, что он – её земляк, и понять её мог бы только он один. Теперь Сагадат было не так страшно при мысли о кончине отца, она вдруг