При свете зарниц (сборник). Аяз Гилязов
стоял остолбеневший, без слёз, без слов. Его с двух сторон взяли под руки и вывели на свежий воздух. Прибывшим из района ничего не оставалось, как подтвердить, когда и по какой причине произошла смерть.
Мирвали снова сидел на том же берёзовом чурбаке. К нему подошёл молоденький врач, казавшийся без халата ещё более высоким.
– Абый!
– А?… Что такое?
– Наши возвращаются в район… Хоть крюк порядочный, но они согласны довезти покойницу до Карачурова…
– До Карачурова, говоришь? И ты, значит, про то же?…
– Она говорила, что вы туда едете…
– Туда… туда… Только с ними я не поеду.
– Почему?
– Так.
– А то мы на своей машине проводим.
– И ваша машина не нужна.
– Почему?
– Коня ты мне дай, коня! Если уж не смог сохранить ей жизнь, то не поскупись, дай коня!
Врач на секунду задумался.
– Что ж, ладно. И подводу дадим, и возчика.
– Возчика не надо. Один повезу… Не бойся, не украду коня.
– Я не боюсь.
– Если нужно, документы свои оставлю… Пойми, не хочется видеть мне живых людей!.. Коня обратно приведу… Я туда ненадолго… Быстро обернусь… Очень быстро!.. И папирос бы мне… Пачку бы!
Врач мотнул головой в знак того, что документов ему не надо. Достал из кармана брюк пачку «Беломора» и коробок спичек. Около ворот, усевшись на землю рядом с пятнистым облезлым псом, плачет мальчонка. Нос у него в веснушках,ноги в цыпках.
Из огромных глаз девушки падают крупные слёзы…
Ветер крутится по двору, ласкает грядку с ночными фиалками и относит на улицу их сладкий аромат…
На телеге, застеленной мягким сеном, васильками и клевером, вытянулась, устремив лицо в лазурно-золотистое небо родимого края, Шамсегаян…
Конь фыркает, опасливо косится на странную поклажу, роет копытами землю, и мелкие комья летят из-под его ног, словно стайка перепуганных птиц…
Врач стоит, положив ладонь на нагретую солнцем верею[8]. Рядом сёстры и санитарки. Провожают. Телега катится по улице ровно, бесшумно.
На белых-белых гусей, сидящих на зелёной мягкой мураве, на мгновение падает большая чёрная тень Мирвали…
3
Сперва скрылись из глаз перегородившие деревню вдоль и поперёк всевозможные ограды, заборы и обвитые хмелем плетни с горшками и кувшинами на колышках, пелёнками и старыми серпами, затем не стало видно пожарной каланчи, сбитой из серых покорёженных досок, и пожарника, со скуки уныло подперевшего щеку; наконец исчезли окутанные вечерней влажной мглой тополя, росшие по берегам пруда и под мостом…
Деревня осталась позади…
Он так и не спросил, что это за деревня. Выехал за околицу и не оглянулся назад. Больше того, когда встречные с любопытством ощупывали глазами его фигуру, коня и телегу, он даже ни разу не поднял головы, не посмотрел на них и не ответил на несмелые приветствия. Ему всё казалось, что кто-то остановит