Феномен Юрия Арабова (сборник). Юрий Тюрин
Бесценный духовный опыт получил Иван Васильевич от схимника Новоспасского монастыря отца Филарета. Вместе с Хомяковым Киреевский создал в обществе Православно-Славянское направление. Государь и двор с подозрением отнеслись к славянофилам – могучему течению русской философской мысли. Позже Киреевский стал духовным сыном отца Макария, старца Оптиной пустыни. После кончины Ивана Васильевича тело его было перевезено в Оптину пустынь и положено близ соборной церкви.
«Русский человек всегда живо чувствует свои недостатки, и чем выше восходит по лестнице нравственного развития, тем более требует от себя, и потому тем менее бывает доволен собою, – считал Киреевский. – При отклонениях от истинного пути он не ищет обмануть себя каким-нибудь хитрым рассуждением, придавая наружный вид правильности своему внутреннему заблуждению; но, даже в самые страстные минуты увлечения, всегда готов сознать его нравственную незаконность»[5].
Юрий Арабов начинал как сценарист с увлечения модерном. Затем соединил модерн с постмодернизмом. Но уже в 1992 году засомневался: «Я говорю о том круге явлений, который в наше время был легализован под этикеткой «постмодернизма» и который, по моему глубокому убеждению, является уже реликтом, духовным антиквариатом»[6].
«Одним из главных эстетических принципов постмодернов было (есть) равновеликость (равномелкость) духовных иерархий, когда Любая теория (явление) стоит одна другой (не стоит ни гроша), – разъяснял Арабов. – То есть, что ангел, что унитаз, всё едино. Ангел вполне может сидеть на унитазе, почему бы и нет? Или унитаз на ангеле»[7].
Религиозное чувство, привитое матерью в детстве, не покидало Юрия Николаевича никогда. Но, сопротивляясь андерграунду и диссидентству, перенося бедность и нужду, художник нашел лазейку в постмодернизме, свободном от политизации, от соцреализма. Он мог заключать договоры с киностудиями, зарабатывать на хлеб, не чувствуя себя продажным литератором.
Незаурядный талант позволял ему писать незаурядные сценарии. Вот как Юрий Николаевич объяснил свой метод. «В сценарии, в драматургии язык носит нивелированный характер. Если диалоги можно писать с достаточно хорошей литературной обработкой, то ремарочная часть практически не экранизируется. Не все ли равно, как ты ремарки напишешь – языком Андрея Белого, или языком Пушкина, или языком Мережко. Лучше языком Мережко – легче поставить. А вот это уже, с точки зрения литературы, халтура: не язык Мережко, а язык сценария». У меня, говорил Арабов, нет ни одной халтурно написанной вещи, я всегда пишу с полной отдачей, но просто вижу, что не нужно здесь литературы. И я не делаю или делаю это по минимуму. Получается чуть больше, чем сценарий и чуть меньше, чем литература.
Лучший пример такого письма – сценарий «Мать и сын».
По поводу латыни чужебесия псковский критик В. Курбатов говорил: «Сочинители забыли родные глаголы для римейков и хэппенингов, перформансов и таблоидов, нон-фикшенов и номинаций. Как будто терминология