Удиви меня. Софи Кинселла
бы семье отвязный шопинг в Хэрродс[9].
Не поймите меня превратно: мне вовсе не нужен был Барбадос и мириады дорогущих покупок. Я твердила об этом Дэну миллион раз. Но Дэн немного (открываю мой глоссарий… Так, где же это слово?) занозистый по поводу моей семьи.
Больнее всего, что он не был таким, когда мы только сошлись. Дэн отлично ладил с моим отцом. Мы часто выходили в море на яхте, все четверо, и прекрасно проводили время. Папа, конечно, куда лучше управлял яхтой, чем Дэн (до встречи с моим отцом он ни разу не ходил под парусом), но они находили вместе общий язык и даже, как мне казалось, уважали друг друга. Папа шутил, что наметанный глаз Дэна не помешал бы ему в работе с отделом расчетов с клиентами, и даже несколько раз просил у него профессиональной помощи. Тогда все было спокойно и просто.
Но год за годом Дэн будто обрастал колючками. Он больше не хотел выходить с моим отцом в море. (Впрочем, после рождения девочек находить время на подобные развлечения стало куда труднее.) Три года назад мы купили наш дом, используя деньги, полученные мной в наследство от бабушки в качестве задатка. Папа хотел дать нам оставшуюся сумму, но Дэн денег не принял. Он вдруг начал странно себя вести и сказал, что мы и так слишком полагаемся на деньги моей семьи. (Стало еще хуже, когда отец Дэна приехал к нам на новоселье и выдал: «Так вот чем одаривает тебя богатая семейка!», как будто мы приобрели дворец, а не трехспальный дом в Уондсворте по ипотечному кредиту.) Когда папы не стало, все досталось моей маме, и она снова предложила нам денег – Дэн снова отказался. Он стал еще более колючим в этом вопросе. Не стану врать, мы едва не поскандалили из-за этого.
Я понимаю, почему Дэн такой гордый. (Почти понимаю. Вру, не понимаю вовсе. Но, может быть, это мужское.) Но что у меня совсем не укладывается в голове, так это как Дэн реагирует на любое упоминание о моем отце. Я видела, что со временем их отношения становились все более напряженными, даже когда отец еще был жив. Дэн утверждает, что я все придумала, но это не так. Не знаю, что между ними произошло, но пружина внутри Дэна сжималась все сильнее. (Именно тогда я придумала слово «пружиниться.) Как будто он смертельно обижен на моего отца.
Но и сейчас над Дэном нависает тень моего отца. Он отказывается предаваться воспоминаниям о папе вместе со мной как положено. А если же я достаю альбом со старыми фотографиями, чтобы вместе посмотреть, взгляд Дэна все время блуждает по сторонам. Спустя несколько минут он выдумывает какой-нибудь предлог и уходит по своим делам. Знает ли он, что этим причиняет мне боль? Ведь если я не могу повспоминать папу вместе с Дэном, то с кем же тогда? С мамой? Я люблю свою маму, но с ней такое не обсудишь. Разговоры по душам у нас не особо получаются. А братьев и сестер у меня нет.
Мне не нравилось быть единственным ребенком в семье. Когда я была маленькой, то все время прилипала к маме с просьбой купить мне младшую сестренку. («Ничего не выйдет, малышка», – отвечала мне мама.) Тогда я придумала себе воображаемую подругу. Ее звали Линн,
Самый известный универмаг Лондона; считается одним из самых больших и фешенебельных универмагов мира.