Сердца наши золотые, инкрустированные бриллиантами. Этьен Экзольт
меня, чем вызывала вожделение. Предпочтительными для меня были бы тонкая талия, маленькие ягодицы, что-то больше похожее на меня самого.
– Странно. – заметив мое неприятие, брат скривился. – Тебе что, больше приятны мужчины?
В этом я не был уверен, но предпочел промолчать, предоставляя брату думать все, что было ему угодно.
– Сними! – он потянул за резинку моих трусов и, когда я покачал головой, оскалился и резко дернул их вниз. От стыда я замер, потянулся было, прикрывая себя черной тканью, но он остановил обе мои руки двумя своими пальцами. В его присутствии я чувствовал себя испуганным, искушенно – слабым, во мне пробуждалось нечто пугающе женское, некий тоскливый, потаенный, завораживающий страх страстного насилия. Если мой брат оказывался поблизости, я лишался всякой возможности когда-либо стать мужчиной. Возможно, именно поэтому он и покинул нас, не желая мешать моему взрослению и возмужанию. Непоколебимая сила, источаемая порами его тела, увеличивающаяся с каждой раной, приобретала благодаря шрамам электрическое очарование, сотрясающее неосторожно приблизившуюся к ним чужую плоть, вынуждающее ощущать волнующее покалывание, точно выбирающее места для обездвиживающего, возбуждающего, порабощающего, очаровывающего прикосновения. Запах его, горьковатый, полный скользких намеков, влажных подозрений, гладких увещеваний, напоминал о чем-то рептильном, увертливом, подвижном, ловком, не принадлежащем миру неповоротливых теплокровных. Ноздри мои расширялись от того, я подозревал, что подобное происходило и со зрачками. Ввиду своей смущенной незрелости, я реагировал на присутствие брата так, как делали то женщины. Опасное древнее чудовище, он выбрался из глубокой, ведущей к центру земли пещеры и принял человеческий облик для удобства плодородного его насилия и женщины чувствовали то, мозг их реагировал на терпкие испарения пота, на ритмичный блеск глаз, забывали о своих увязших привязанностях и ласковых обязательствах, отвергали удачную преданность и готовы были немедля совокупиться с ним, не желая предохраняться, не беспокоясь о последствиях, быть может, даже имея намерение забеременеть от него, созидая столь же сильного ребенка, понести полученную от него болезнь как удивительный дар, чувствуя благодаря ему горделивое обособление от всего остального мира.
Медленно тянул он вниз тонкую ткань и вскоре она оказалась уже на коленях моих. Тогда он повторил свой приказ, на сей раз голосом более тихим и злобным, знакомым мне по ранним нашим конфликтам. Уже почти обнаженный, я не хотел все же лишаться того единственного, что могло хоть немного, но прикрыть мою плоть, как будто то был последний кусок брони, способный защитить меня, если случай привлечет именно к нему восторг чужого клинка. Требовательная, одобрительная, улыбка брата не позволяла мне сохранить что-либо, чем мог бы я отвести удар. Нагой, я стоял перед его изучающим взором, испытывая желание прикрыться, как будто находился в присутствии