Анти-Ницше. Малкольм Булл
со скепсисом или подозрением. Чтобы читать как лузер, вы должны согласиться с аргументацией, однако обернуть ее следствия против себя самого. Так, вместо того чтобы представлять себя в качестве динамита или же ставить экстравагантное заявление Ницше под вопрос, мы сразу же подумаем (как мы и правда бы подумали, если бы кто-то сказал так в реальной жизни) о том, что может случиться взрыв; что нас может травмировать; что мы слишком близко к тому, кто может повредить нам. При чтении с позиции лузера мы почувствуем себя беспомощными и уязвимыми.
Итоговый результат, конечно, состоит в том, что чтение Ницше станет намного менее приятным. Когда мы будем читать о том, что «Заведомо увечные, поверженные, надломленные – слабейшие суть те, кто по большей части минируют жизнь под человеком»[138], мы в первую очередь подумаем о самих себе. А тексты Ницше, уже не представляясь веселящей душу картиной безграничных возможностей человеческой эмансипации, будут постоянно напоминать нам о нашей собственной слабости и посредственности, о нашем безвозвратном изгнании из веселой жизни, полной беззаботного смеха, которая возможна только для тех, кто здоровее и сильнее. Следовательно, мы никогда не испытаем на себе таинственной алхимии текстов Ницше, благодаря которой читатель извлекает выгоду из учения Ницше в самом акте его постижения.
Что же мы теперь чувствуем по отношению к Ницше? Мы могли бы ответить так, как, по мысли Ницше, никто никогда не отвечал: «Он мне не нравится. – Почему? – Я не дорос до него»[139]. В любом случае, мы не смогли бы посмотреть ему в лицо, что он сам просит нас сделать[140]. Его взгляд слишком пронзительный, его присутствие – слишком ощутимое. Мы должны опустить глаза и отвернуться.
Филистер
Чтение Ницше с позиции лузера, скорее всего, окажется более сложным делом, чем можно было подумать. Оно требует большего отдаления нас самих от его более чем экстравагантных заявлений; оно означает, что мы сочтем невозможным сделать своими любые из его возможных ценностей. Это может оказаться болезненным, поскольку некоторые из ценностей Ницше широко поддерживаются нашей современной культурой, а принятие нашей неспособности разделить их может быть сочтено интеллектуальным и социальным провалом. Эта истина, вероятно, наиболее очевидна в том, что касается искусства, то есть той вещи, которой Ницше неизменно приписывал положительную ценность.
Именно в «Рождении трагедии» Ницше впервые выписал взгляд, согласно которому жизнь является бессмысленной и невыносимой, так что «существование мира может быть оправдано только как эстетический феномен»[141]. И хотя впоследствии Ницше дистанцировался от этого раннего произведения, он никогда не отказывался от той идеи, что искусство представляется в мире искупительной ценностью или что «наше высшее достоинство заключено в ценности художественных произведений»[142]. В более поздних работах роль искусства отождествляется
КГМ. С. 341.
ПТСДЗ. С. 97.
А. С. 110.
РТ. С. 14.
Там же. С. 43.