Время сомнамбул. Иван Зорин
своего приключения он позвонил мэру, сообщив, что берёт отпуск.
– Неважно себя чувствую, – сказал он деловитым тоном, не допускавшим возражений.
– Ничего серьёзного? – осведомился мэр, в голосе которого вместе с притворной озабоченностью зазвучало недоверие.
– Обычная простуда, подхватил на берегу, когда ездил в лагерь. И буду откровенен, немного устал, психологически, ну, вы понимаете.
– Конечно, конечно, поправляйтесь. Отдых – лучшее лекарство. Надеюсь, я и впредь смогу на вас рассчитывать.
– А разве у меня есть выбор?
Такая прямота успокоила городского главу.
– Нет, – признался он честно. И, рассмеявшись, дал отбой. «Значит, с доктором всё в порядке, – подумал он. – Слава богу, хоть тут обошлось».
Если бы он видел, как врач, будто подрубленный, тут же свалился на диван, то изменил бы своё мнение. А врач очнулся под вечер, ещё чувствуя сонливость. Болезнь давала о себе знать. Она движется скачками, подумалось ему, сначала отдельными приступами, случающимися всё чаще, пока они не сольются в один, непрерывный и непрекращающийся. Тогда скрыть болезнь будет уже невозможно. Сколько ему осталось? Неделя? Две? Вирус будет подтачивать его, как червь, пока не захватит всё тело. А может быть, прав священник – и душу? Была среда, по телевизору шли футбольные еврокубки, и врач, подчиняясь привычке, щёлкнул пультом. Команды стоили друг друга, игра обещала быть захватывающей, но мысли доктора были далеко. Да, он заболел сомнамбулизмом, это ясно. Но что, в сущности, изменилось? Вот же он по-прежнему смотрит футбол, а пробудившись утром, рывком отбросит одеяло, вскочив с постели, как всегда ловко натянет штаны, повешенные рядом на спинку стула, чтобы разгладились за ночь, ни разу не промахнувшись, он всегда попадал в брючину, не промахнётся и сейчас, как и прежде, не задумываясь о скифском происхождении этой детали мужского туалета, не вспоминая о шотландском килте, римском плаще или набедренной повязке аборигенов, нет, он не задумается, как и раньше, сколь случайна его одежда, сколь переменчива на неё мода, сколь невероятно, если вдуматься, в масштабах человеческой истории его умение ею пользоваться, а от этой мысли было уже совсем недалеко до того, сколь случаен он сам, со своим медицинским образованием заброшенный в эту эпоху. Нет, он по-прежнему, в тысячный раз, влезет в штаны, ни о чём таком не задумываясь, застегнёт ремень на одну и ту же дырку, повторив про себя, что у него ещё не растёт живот, и это хорошо, да, в его возрасте это просто замечательно. Так что же изменилось? Лишённый склонности к философствованию, то есть к такому естественному, в сущности, размышлению о том, кто он, зачем живёт и почему ещё не застрелился от бессмысленности происходившего с ним в этой северной дыре, он не рассуждал так и до болезни, и уж точно не будет рассуждать теперь, подцепив сомнамбулизм. Так что же изменилось? Он видел, как в приступах лунатизма говорят его пациенты, и может легко вообразить, что будет слетать в такие моменты