Божья коровка на яркой траве (сборник). Маруся Светлова
она прислушиваться к своим просыпающимся желаниям, стала задумываться – чего бы ей хотелось? И столько интересного ждало ее впереди.
Голос ее, не спрятанный за стенами препятствий и барьеров, стал глубже и громче. И она стала петь – выпуская себя. Пела, собираясь на работу. Напевала внутри себя по пути на работу. Пела, готовя себе ужин.
Тело ее стало двигаться по-другому, словно она перетекала в пространстве. Она становилась гибкой, плавной. И легкой – не скованной никакой несвободой.
Уже не раз замечала на себе внимательные взгляды мужчин. И чувствовала, как женщина в ней отзывается, волнуется.
И как-то вечером позвонила подруге и твердо сказала:
– Верни мне платье, оно мне самой нужно. – И добавила: – И поскорее…
И, положив трубку, запела, – свободно, сильно, выпуская себя:
– Нечего надеть, что ни говори, Не нравятся платья… Буду одевать с ног до головы Я тебя в объятья…
И, занимаясь привычными домашними делами, все пела и пела припев этой песни, только изменив в нем одно слово:
– Буду одевать с ног до головы Я себя в объятья…
Буду одевать с ног до головы Я себя в объятья…
Момент истины
Она точно знала, что скоро умрет. Сейчас в этом не было уже никакого сомнения. Потому что приехала Лена – любимая ее внучка, выращенная ею, пока дочь с мужем мотались по командировкам. Теперь Леночка приезжала нечасто, только на дни рождения родителей, да ее – любимой своей бабушки. И никогда – просто так.
И то, что она появилась у ее постели неожиданно, словно проявилась в ее нереальной реальности, – говорило само за себя. Она приехала прощаться. Она знала, что пришла пора. Наверное, дочь, Ирина, позвонила и сказала:
– Выезжай, если хочешь застать бабушку живой… Остались считанные дни…
И в то мгновение, когда Лена появилась у ее постели, она, Вера, все поняла. И даже обрадовалась этому. Теперь она точно знала: это произойдет скоро, очень скоро…
– Ты как, бабуль? – спросила Леночка, и слезы выступили на ее глазах, и так уже заплаканных, как ни старалась она скрыть это под слоем косметики, явно наложенной наспех.
– Как видишь, – попыталась улыбнуться Вера, видя, как по Лениным щекам потекли слезы.
Она прикрыла глаза, позволив той плакать открыто. Но сама внутри себя была тиха и спокойна, словно знание, что скоро, очень скоро жизнь ее завершится, сделало ее спокойной, собранной и находящейся вне – над всем, что происходило здесь и сейчас.
– Бабуль, бабуль!.. – почти испуганно проговорила Леночка, и она открыла глаза.
– Я здесь, еще здесь, – сказала она, и протянула свою слабую ладонь к внучке, желая взять ее за руку, и та с готовностью протянула свою – улыбка невольно возникла на лице Веры. Ей была хорошо знакома эта рука – сколько раз водила она внучку за руку, сколько раз Леночка доверчиво вкладывала свою ладошку в ее раскрытую руку, и такое это было теплое, родное прикосновение. И понимала – это одно из последних