Душа моя Павел. Алексей Варламов
для него в кошмар. Он боялся писать, боялся ошибиться, боялся не успеть написать за четыре часа и потому делал всё то, чего делать ни в коем случае нельзя. Выбрал одну тему, потом через час другую, не дописал до конца. А потом беспокойная девочка c русалочьими волосами и бессонными красными глазами, сидевшая прямо перед ним и всё это время безостановочно водившая левой рукой, вдруг вскочила с места, порвала свои листки и выбежала из аудитории. Павлик едва удержался от того, чтобы не броситься за ней следом. И писать ему совсем расхотелось.
А нянечка меж тем читала его каракули. Хмыкала. В одном месте улыбнулась, потом рассердилась. И чем больше читала, тем больше было на ее лице недовольства. Павлику стало не по себе. Ему казалось, что все его мучения кончились, а они только начинались. Он приготовился к тому, что его сейчас станут ругать, но отругала женщина не его.
Апелляция
– Это кто проверял? – спросила нянечка злым голосом, как если бы ей не удавалось дочиста оттереть кухонную плиту: так Павлушина мама давным-давно раздражалась, когда у нее что-то не получалось, а после мамы никто плиту не мыл, да ею почти и не пользовались: ели в офицерской столовой.
– Илья Михалыч, – поспешно ответила дама с блестками, и ветер, гулявший над крышей, спустился двумя этажами ниже и наподдал в окно. – Потом Алла Олеговна смотрела. А что такое?
Дама взяла листки и быстро пробежала опытными глазами:
– Сочинение не по теме. Илья Михалыч, как всегда, слиберальничал. Алла Олеговна его поправила. А я бы вообще неуд за такое поставила, чтобы ребенка зря не мучить. – Дама вгляделась в текст. – Да он еще синюю ручку взял.
– Вы его не просили?
– Я? – ужаснулась дама.
– Вызовите-ка мне его сюда.
– Из Можайска?
Нянечка нахмурилась и стала еще яростнее тереть стекло.
– А никого другого нельзя было послать?
– Все уже ездили.
– Ну и дальше бы пусть ездили. А его б оставили в покое.
– Это еще почему?
– Запьет там – что делать станем?
– Ну, знаете, по этой логике… – Дама запнулась и недовольно посмотрела на Павлика. «Что стоишь? Иди. Видишь, у нас дела», – говорили ее красивые выразительные глаза с густо накрашенными ресницами, однако мальчик словно прирос к месту.
– Да при чем тут логика, – оборвала ее нянечка с досадой. – Талантливый мужик, а пропадает ни за что. Если защититься третий год не может, женился бы, что ли. Апелляцию почему не подавал? – повернулась она к Непомилуеву.
– А это что такое?
Ученая дама презрительно усмехнулась, но нянечка еще пуще рассердилась:
– Зачем ему не объяснили?
– Всем объясняли на консультации. А он, значит, слушал невнимательно. Или не понял ничего.
– Жалоба это. Несогласие с оценкой.
«Как же я могу не соглашаться с оценкой, которую мне поставили в университете?» – удивился Павлик, но вслух сказал:
– Так ведь бесполезно.
– Кто тебя этому научил? – закричала нянечка