Там, где цветет полынь. Олли Вингет
дрожь в ногах и мир, мягко уходивший в сторону, когда она пыталась сфокусировать взгляд хоть на чем-то, кроме собственных ботинок.
– Не думай. Не думай. Не думай, – принялась шептать Уля, стискивая кулаки. Только не сегодня, не в день, когда Фомин ждал от нее отчета по месячным контрактам их страховой конторы. То, что ее, умевшую видеть чужую смерть, взяли работать именно туда, вызывало приступы плохо контролируемого истеричного хохота, который Уля сдерживала, нервно подрагивая уголками губ. Но выбирать не приходилось: мало кому нужна неумеха, у которой на руках всего лишь аттестат из школы и мятая бумажка о трех прослушанных филологических курсах. Все должности, подходившие ее миловидной мордашке, отметались из-за частых и близких контактов с клиентами. Как ей предлагать новую модель телефона в салоне, если она боится поднять взгляд на покупателя: вдруг увидит, что телефон ему уже не пригодится? Или приносить кофе влюбленным парочкам, в ужасе дрожа от картины их скорой кровавой гибели?
Оставалась еще работа на дому, но прокормиться ею не выходило. Потому по вечерам Ульяна бралась кропать легкие курсовые работы на стареньком, купленном в рассрочку ноутбуке, а утро встречала, сидя за схемами под пристальным взглядом Станислава Викторовича.
– Сафонова, в шесть я жду от тебя отчета, – гаркнул он, переступая порог ее кабинета. – И чтобы не как в прошлый раз, а четко, точно и без опечаток, ты меня поняла?
Его толстый, как сарделька, палец грозно навис над Улей. Она вздрогнула и оторвалась от экрана. Смотреть в мутные глаза начальника она не боялась. Его смерть нахлынула на нее в третий рабочий день. Они столкнулись в узеньком коридоре, отделявшем офис от общего туалета. Секунда замешательства – и Улю накрыла травяная горечь, мгновенно смывая и вид потертых стен, и луковый запах мужского дыхания.
Она увидела, как постаревший, еще сильнее обрюзгший Фомин сидит в кресле у телевизора в темной маленькой комнатке. Его босые толстые ноги в домашних тапочках мерцают в отсветах сменяющихся кадров программы. Особенно запомнились грубо вывернутые вены на лодыжках. Пока она с отвращением рассматривала их, Станислав Викторович захрипел, хватая воздух ртом, рука его взметнулась к горлу, а багровые щеки вдруг сделались синими. Он забился в кресле всей тяжестью тела, а после завалился на ручку и обмяк.
Когда Ульяна пришла в себя, Фомин неодобрительно смотрел на нее из-под кустистых бровей.
– Беременных увольняем сразу, так и знай, – пробурчал он, протискиваясь мимо.
Уля еще немного постояла, провожая его взглядом. Она была бы не прочь увидеть в этих водянистых глазках страшную и мучительную гибель от своих собственных рук. Но вместо этого Фомин проживет еще много лет, жирея и издеваясь над подчиненными. Мир вообще не отличался справедливостью.
Весь день Уля неотрывно щелкала по скрипящей клавиатуре, подбивая столбики и строки, заполняя ячейки и выводя по ним графики. Нудная работа успокаивала