Авось, Небось и Кабы (сборник). Лев Кожевников
и ухом не повёл. Не пошевелился даже. Забеспокоилась старуха: не помер ли, упаси Господи?! Посидела, послушала… вроде нет. Храпит в углу. Поднялась с лавки и к лежанке прошаркала. Да как закричит деду на ухо:
– Ку-ка-ре-ку!!!
Старик закряхтел, закашлялся. Кое-как с лежанки поднимается.
– Э, старая курица! Туда же… петухом запела. Кхе-кхе!
Пока вставал, пока одевался-обувался, старуха из сеней моток верёвки принесла и серп. В руки старику суёт.
– В поле идти надо. Пшеницу жать. А тебя, из пушки пали, не добудишься.
Старик не слышит будто. За стол сел. Да как стукнет деревянной ложкой по столу.
– Не евши, какой из меня работник? Корми, старая!
Всплеснула старуха руками. Запричитала:
– Чем кормить? В доме ни зёрнышка. Из глины, что ли, пирогов тебе налепить?
– Как это, ни зёрнышка?..
Не поверил, короче. Заглянул в один горшок, в другой… в третий. Вверх дном перевернул. Пусто! Правда, из последнего горшка горошина выкатилась, одна-единственная. Попрыгала, попрыгала и остановилась посреди стола.
– Это всё?
Старуха только руками развела.
– И печь у нас три дня не топлена. Дров нету, ни полешка.
Почесал старик в затылке. Но делать нечего. Отыскал в дровянике ржавый колун[27]. Чурбак выкатил. Да как вдарит со всей силы! Но колун от чурбака, будто мячик, отскочил и за пару сажен в стороне упал. Едва руки не вывернул. Чертыхнулся старый и – снова за колун. Над головой-то поднял, а железяка тяжеленная! Назад его повело. Пятился, пятился, да на старуху налетел. Так оба и повалились на землю. Лапти кверху!
Забранился старик: мол, така-сяка, не видишь… дрова колю! Чего под ногами зря путаешься? И в избу ушёл. Сердитый.
Посидел, повздыхал… тоскливо на душе. Взял в руки жалейку[28]. Заиграла жалейка, заплакала, на судьбу вроде как жалуется. У старухи от такой музыки слёзы на глазах, ревмя ревёт.
– Хватит, старый, тоску нагонять. Сыграй чего повеселее.
Заиграл старик плясовую. Да так ловко наяривает, у старухи ноги сами собой ходуном ходят. Сидела, сидела, не вытерпела и – пошла в пляс. Вдруг, глядит: горошинка на столе тоже вроде как подпрыгивает. Половицы, что ли, ходуном под ногами ходят? Остановилась возле стола, старика тычет: смотри, дескать. И впрямь, горошина-то пляшет. Старик даже привстал от удивления. Но играть играет… для горошины. А горошина прыг-скок, прыг-скок и всё больше, крупнее становится. Сначала с орех величиной, а вот уже с яблоко, как мячик, подпрыгивает. Вдруг на яблоке глазки прорезались, и ротик появился. Улыбается. Щёки румянцем горят. Прыг-скок. Откуда ни возьмись, косички задорные в стороны торчат. Сарафанчик… ручки, ножки появились. Прыг-скок, прыг-скок.
Вот те на! Девочка, самая настоящая, на столе выплясывает! Только очень маленькая.
Старуха от удивления так на лавку и хлопнулась, а старик жалейку из рук выронил. Остолбенели оба и молчат, будто языки проглотили. Девочка тоже плясать перестала. Глазки синие, лукавые. То на деда, то на бабку поглядывает, улыбается. Да вдруг как расхохочется, будто серебряный колокольчик