Великая Женская Любовь (сборник). Маруся Светлова
что мать завела этот разговор, ответила Наташа и пошла к двери.
– Знаешь, детка, что я тебе скажу… – произнесла мать, остановив дочь. Взяла ее за плечи, к себе развернула и глубоко в глаза ей посмотрела. – Бросай ты все эти вещи, бросай всю свою затею с дачей… Иди домой – и люби мужа…
И, глядя на удивленное, с широко раскрывшимися глазами лицо дочери, проговорила твердо и медленно:
– Иди домой и люби мужа!.. – И добавила: – Иди и люби!..
Последняя – любовь?
Это было детское ведерко Иришки. С ним она, малышка, сидела когда-то в песочнице, маленькой лопаткой старательно наполняла его влажным песком, потом переворачивала, стучала по его глянцевому синему боку с белыми ромашками – делала из него «куличик», который не хотел держаться, рассыпался.
Письма лежали на полу, рядом с ведерком. И то, что лежали они рядом – ведерко ее дочери и письма Димы, ее мальчика – было так символично, как будто встретились они, наконец, все вместе и все тайное стало явным.
«Нет, не стало…» – подумала она. И для того чтобы никогда не стало – она и должна сделать то, что задумала. На что ой как страшно ей было решиться. Но она сделает это, потому что это единственный выход…
Она села рядом с письмами, рукой их накрыла. И будто от стопки этой исходило тепло, жар. Так ей казалось…
Она знала их наизусть. Она узнавала их, едва на них взглянув, – каждый конверт. Она знала – что в нем, какой лист бумаги, какие чувства, какое настроение несет письмо… Она могла представить текст каждого письма, помнила, в каком месте, когда она читала его, ее бросало в жар, в каком – в висках стучало и сердце начинало биться быстрее…
«Мальчик мой», – подумала она с любовью. С такой любовью…
Эти письма были полны любви. Его любви, которой он наполнял строчки. И она, получая письмо по почте до востребования, несла его в руке, чтобы чувствовать тепло это, любовь его – сквозь конверт. Она несла его, не открывая, пока не садилась на лавочку, скрытую в густой тени разросшейся сирени. Тогда она жадно, дрожащими руками обрывала край и начинала читать – так же жадно, впитывая в себя каждое слово, фразу и – его любовь…
– Мальчик мой любимый… – подумала она опять, погладила эту стопку писем и, разложив их перед собой, погладила каждое. – И опять на ведерко это посмотрела, на белые ромашки, поцарапанные когда-то давно совочком дочери. Разве можно чистые эти, святые для нее, дорогие ей письма – в ведерко это положить… Разве можно их уничтожить?!
Нет, не готова она была это сделать.
Не могла она этого сделать.
Пока не могла.
И, застыв над письмами этими, словно окаменев на мгновение, подумала она неуверенно: «Может, все же не делать этого?.. Как я буду без них?..»
«А как я с ними буду?» – тут же родился в ней вопрос. И она застонала в голос, так мучительно ей давалось это решение. И сама себе сказала:
– Это надо сделать… Надо!
И опять головой покачала – не сейчас…
Это случилось однажды утром. Случилось как-то неожиданно.
Она