Несколько моих жизней: Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела. Варлам Шаламов
перерыва могут продлить пусть не нужную мне самому жизнь.
Я просто приспособился к свите Савоевой и прихватывал, что давали, не жалуясь и не благодаря.
Жратва – это с обычной большой кухни, и мне выносили остатки или давали рыться в отбросах наравне с целым рядом других, явно уголовного рода.
На Траута действовала и физическая крепость Аси, ее резкая южная смуглая красота, ее громкое имя, ее привлекательность, всегда отличная спортивная форма, фигура, за которой Ася следила, не снимая средства медицинской и народной косметики. Асе было сорок семь лет, и все внимание было обращено на борьбу с этим рубежом: массаж, поразительного действия массаж, косметика, ежедневные обязательные обливания, ежеутренние растирания снегом на холодном воздухе: водой в Москве, ледяным песком – в Магадане.
– И уж если Ася-матушка, Ася-голубушка захотела лично наложить исцеляющие персты на цинготные раны этого проходимца, [он] просто не может быть тем человеком, которого ждет Ася-лапушка, – ведь он дважды побывал в спецзоне, в этой Джелгале, это что-нибудь значит – туда и один-то раз не посылают, да еще возвращенец:.. Неопрятный вечно и притом из магаданской тюрьмы 39-го года. [нрзб] Надо отвести нашу лапушку от этого авантюриста!..
Зимой мой мозг не работает так, как летом, поэтому-то надо спешить, использовать каждый день, – но не холодный.
Вот почему я враг лучшего и признаю только хорошее. Хорошее – это жизнь, а лучшее – это может быть и смерть. В нашем примере хорошим была жизнь Аси.
Отложен был отъезд Аси на один день. По заверению специалистов, лично не голодавших, в числе их были Лесняк, Траут, Савоева, Калембет и Пантюхов[363], я мог ждать Асю, как какой-нибудь фараон Эхнатон. Разница тут была невелика.
Ася могла бы спешно приехать с Траутом. [нрзб] Но все медики ей говорили, что это не я, что это какая-то Асина ошибка, бзик.
– Мы все пережили заключенными известный канонизированный геноцид 1938 года. Но сейчас ведь не 38-й год, а 43-й. В войну пайки не убавлены, а прибавлены. Этот живой мертвец с витаминного ОЛПа, разве на витаминном ОЛПе нет жизни? Когда получил известие о вас, попросил табаку. Ну, скажите, Ася-голубушка, ваш муж, отец, брат, сын попросил бы у вас табаку в такой ситуации? Он напомнил бы вам об истории русского костюма, которую вы с ним писали, или какое-нибудь светлое мгновение жизни вашей семьи, какую-нибудь тайну семейную приоткрыл… А тут – табак.
Сказала жена Траута, вольнонаемная акушерка Эльгена:
– Я думаю, что Александре Игнатьевне будет даже неприятно встретиться с таким подозрительным доходягой, да еще хвастается сроком. Он не может ее знать ни по воле, ни по тюрьмам и пусть не тянет свою грязную руку в такое общество.
– Да ведь не он ее ждет, а она его. Все совпадает, срок, рождение, все личное дело сходится, нужна только его личная записка.
– Ну, будите!
– Это не он, не он, – каркали санитары, и под это карканье я заснул.
В тот же день вечером поздно, еще не погас отбойный свет, лампочка
Пантюхов Андрей Максимович – врач из заключенных. В 1946, находясь в Сусумане, где был и Шаламов, направил его на фельдшерские курсы и тем спас его жизнь.