Алекс, или Девушки любят негодяев. Марина Крамер
я не опущусь до того, чтобы приехать и дать тебе пару пощечин. Тебя и так жизнь ударила».
Собственно, Мэри не особенно расстроилась – жизнь за год после катастрофы преподносила еще кучу сюрпризов. Слова Алекса не ранили. Но зачем Марго это знать?
– Марго... клянусь – ничего. Я работала почти до трех, потом легла...
– Ну, конечно! А перед этим ухитрилась достать из шкафа бутылку коньяка?
– Да ты ж видела!
– Видела, – согласно кивает Марго. – Но с сегодняшнего дня больше не буду видеть.
Мэри опустила глаза – значит, с сегодняшнего дня ей уже не удастся убедить Марго в том, что в состоянии «подшофе» эффективнее пишется...
За этот год с небольшим Марго сумела заменить Мэри все и всех – няньку, массажистку, врача, секретаря и агента одновременно. Если бы не Марго, никто больше не услышал бы о Мэри Кавалье, а с ее помощью она продолжала писать и издаваться. Правда, теперь во Франции.
А Марго меж тем доводит до финала гневную тираду, попутно заканчивая возиться с волосами подруги:
– И вообще. Ты в четверг ложишься в больницу, нужно закончить рукопись – а ты пьешь.
– Марго! Хватит! Я не буду дописывать эту книгу, сто раз говорила.
– Будешь.
Вот так – будешь, и все, спорить бесполезно. Но не в этом случае. Этот роман Мэри ни за что не хотела отдавать французам, просто Марго еще не была в курсе. Визит в больницу – последний, контрольный, так сказать, а потом...
Про «потом» Мэри думать боялась и не хотела. Марго настояла на их отъезде из Прованса назад, в Россию. И дом уже им не принадлежит – она продала его через то агентство, где работала сама, договорившись с новым владельцем об отсрочке переезда. Владелец, еще молодой худощавый француз по имени Люка, тихо помешанный на Японии, узнал в Мэри авторшу двух нашумевших во Франции детективных романов, залебезил и сообщил, что он не торопит, девушки могут жить здесь, сколько потребуется.
Люка познакомил их со своей женой – миниатюрной Окини, самой настоящей японкой из Иокогамы. Супруги стали часто бывать в доме, развлекая почти прикованную к постели Мэри, и даже навещали ее в больнице после операции. Мэри же с удовольствием наблюдала за их отношениями, за тем, как они общаются, и со временем пришла к выводу – Люка любит не столько саму Окини, сколько ее происхождение и совершенно идеальную по японским меркам внешность. Категоричной и прямолинейной Мэри тяга европейца к экзотическому Востоку была понятна, но то, что Люка возводил это в догму и порой доводил до абсурда, слегка коробило. Марго же, напротив, искренне восхищалась смелостью француза – мол, не побоялся, ввел в аристократическую семью девушку иной веры и иной культуры. Мэри насмешливо выслушала мнение подруги, но в душе осталась верна себе – Люка ничем не отличается от остальных мужчин, желая иметь что-то другое, чем у соседа, не то же самое, не автомобиль – так хоть жену. Многие мужчины в жизни Мэри свято соблюдали этот принцип.
Окини и Мэри понравились друг другу сразу. Они общались на ломаном английском, однако понимали все на каком-то другом, невербальном, уровне.