Честный враг – наполовину друг. Сергей Самаров
что он ни шлем не снимает, ни свое почти рыцарское забрало не поднимает. Не иначе лицо прячет.
– Тогда лучше и не надо, – согласился следователь.
– Техника трезвых любит.
Мент откровенно жалел машину.
– Ладно, как хочешь, – вздохнув еще раз, следователь посмотрел на меня и поморщился, словно бы от досады. Впечатление складывалось такое, что я мешал ему, отрывая от чего-то срочного и важного.
Но я ждал разрешения ситуации и потому смотрел на него честно и прямо.
– Меня зовут Абдулкадыров Асхаб Гойсумович. Я – старший советник юстиции, старший следователь по особо важным делам следственного комитета при прокуратуре Чеченской Республики. Вы, как я понимаю, Азнауров Исрапил Хамзатович... По профессии... Людоед... С ваших слов записано верно. Формулировка стандартная, и подпись ваша.
Значит, он читал протокол моего допроса на вокзале. Ну и пусть. Что из этого может вытекать? То, что меня назвали Людоедом, еще не есть доказательство моей причастности к терроризму.
– Да, Исрапил Хамзатович Азнауров, это я. Только профессию людоеда специально для меня придумал с похмелья сотрудник милиции, который составлял протокол утром. Я сказал, что я людовед, то есть я – социальный психолог. Только сегодня вот вернулся из Лондона, где защитил докторскую диссертацию. А капитан записал Людоед. Это с милицией бывает, когда буквы путают.
Блок поставить я успел, и удар мента в шлеме с тонированным забралом меня не достал. Значит, реакцию еще не потерял. А от отборного мата блок можно и не ставить. Этим меня не прошибешь. Но большого труда мне стоило удержаться и не ответить ударом на удар. Впрочем, его и бить-то было некуда. На голове шлем, лицо тонированным забралом закрыто, скорее всего, даже пуленепробиваемым, ребра и все уязвимые точки туловища под бронежилетом. Только руки себе изуродуешь...
– Отставить, майор, – сказал Асхаб Гойсумович. – Он правду говорит. Только пусть уж он ее до конца говорит...
Матюгальный солист успокоился, но не слишком охотно. Тонированное забрало смотрело на меня, скрывая, кажется, пылающий ненавистью взгляд. Я понял, что допустил ошибку, и, если меня не отпустят из кабинета следователя, то обязательно изобьют до полусмерти по дороге в камеру. В наручниках я и защититься толком не сумею.
– Я готов говорить правду, – согласился я. – Только я не совсем понимаю, чего от меня хотят. Объясните.
– Я объясню, – с угрозой в голосе произнес Абдулкадыров. – В линейном отделе милиции, как раз незадолго до отхода вашего поезда, вам уже сказали, что на вокзале в Москве произошел террористический акт... Так, кажется...
– Кажется, так... Тот капитан, что обозвал меня Людоедом, коротко объяснил, с чем связан допрос всех пассажиров.
– С вас и отпечатки пальцев, помнится, сняли, – Асхаб Гойсумович голосом нагнетал напряжение, готовясь сказать что-то важное.
– Сняли...
Я даже на руки посмотрел – не сохранились ли остатки пасты.
– Вот и отлично,