Жертва. Елена Жег
Он лежит у мусорного бака, завернутый в грязное тряпье, и будто я подхожу и беру его, а он замерзший… То есть мертвый.. младенец, синий весь и глаза открытые – в инее. Но тут он, как-то, не знаю… начинает мне грудь сосать, жадно так… а глаза мертвые, но смотрит будто на меня. И я чувствую холод жуткий, страшный и не проснуться никак…
Она сглотнула. Пробежалась испуганным взглядом по лицам собеседниц.
Все молчали.
– А в другой раз приснился кадр из фильма, который нам на прошлой встрече показывали: где дети вокруг женщины носятся, орут, что есть мочи и дёргают, и плачут, и требуют! И вдруг все исчезли и стою я одна, а напротив – мальчик. Смотрел, смотрел большущими глазами, да как закричит-заплачет и на шею мне кинулся, вцепился ручонками – не оторвать, плачет и что ли царапает меня… Больно… Я увидела штырь из стены торчащий, разбежалась и его прямо на этот штырь… И он затих, ручонки разжал, и смотрит на меня… и этот взгляд… он…
Стройной вереницей, шелестя золотистыми мантиями, вошел и встал на сцене хор. Избранные в зале болтали о разных мелочах. Громко и беспардонно хохотала толстушка слева.
А девушки всё молчали. В тишине, сковавшей, опутавшей их, вязко витали обрывки невысказанных мыслей, тёмные сгустки выедающих души страхов, отголоски сотен ужасов и кошмаров. Мертвое безмолвие словно сочилось у каждой изнутри.
Дюжина мужчин и женщин в длинных золотистых мантиях, вразнобой завели, распеваясь: «Аллилуйа», – раздирая покойный, застылый мрак.
В этот момент в зал впорхнула Ангелина. Она легко, изящно ступала по проходу и мягко улыбалась всем и никому, глядя ровно перед собой. Копна золотисто-медных кудряшек, обнимавшая ее хрупкие открытые плечи, подпрыгивала при каждом шаге, приковывая взгляд. Сегодня на ней не было привычного белоснежного халата. Миниатюрную, женственную фигурку обтягивало темно-синее строгое платье. Крошечные туфельки в тон на высоком каблуке подчеркивали изысканные, удивительные щиколотки.
По залу, словно осенняя листва, гонимая ветром, пролетел взволнованный шепоток. Мгновенно стихли разговоры. В наступившей теперь уже выжидательной тишине зала Вера смогла разобрать, как тихо выдохнула Банузина отрешенно глядящей в пустоту Насте:
– У меня тоже было… нечто подобное. И знаешь, лучше не говори об этом никому… здесь…
– Доброе утро, милые мои! – грянуло из динамиков сладкое воркование и в ту же секунду опутало комнату, отражаясь от стен, увешанных колонками.
«Аллилуйя», – отрепетировано вторил Ангелине хор. Вокалисты уже закончилли распевку и теперь задорно пританцовывали у стены.
Главная обвела зал веселым взглядом. Сверкнули глубокие как небо, синие глаза. Довольная увиденным, она кивнула.
– Все собрались? Я так рада вас здесь видеть! Лично приветствовать на нашем очередном Большом собрании Избранных!
Она говорила и слегка мотала головой, в попытке откинуть волосы назад, словно повторяла: «Нет, нет, нет!».
– Надеюсь, у всех всё