Грани матрицы. Евгений Гаркушев
Варшавский.
– Скажем? – возмутился я. – Вы даже не знаете? Да и вообще – десять лет… Вы что? Такого ведь не бывает!
– Теперь – бывает, – мрачновато ответил профессор. – Медицина не стояла на месте. Вас спасли, а вы с какими-то претензиями…
– Без претензий. Мне интересно, что произошло. А вы мне ничего не рассказываете.
– Я вам все рассказал, – отрезал Варшавский. – Будете хорошо питаться, лечиться, общаться с людьми. Поживете немного у нас. Потом – пожалуйста, куда вам будет угодно. Сейчас вы – в лучшем лечебном учреждении страны. Закрытом, между прочим. Не торопитесь отсюда выходить.
– Приму к сведению, – тихо сказал я. – Телевизор мне смотреть можно? И газеты читать?
Варшавский над чем-то крепко задумался. Элементарный вопрос поверг его в смущение.
– Газеты – нельзя, – ответил он после паузы. – Они ведь на бумаге печатаются… Текст очень мелкий. Вам нельзя напрягать зрение. А телевизор – посмотрите. Не новости, а фильмы о природе, классику. Несколько дней. Потом режим будет смягчен. Я скажу Инке, она научит вас пользоваться телевизором.
– Спасибо, – сказал я.
Неужели включать телевизор так сложно, что меня нужно этому учить? Или медики настолько плохого мнения о моем состоянии?
Профессор Варшавский не очень-то прояснил положение, в котором я оказался.
Может ли быть, что я действительно пролежал без сознания десять лет? Разум отказывался в это верить. Почему? Да хотя бы потому, что я прекрасно себя чувствовал. Похмельный синдром не в счет. Мускулы мои не ослабли, двигался я легко.
Когда-то мне доводилось ломать ногу. Я не наступал на нее каких-то полтора месяца, но мышцы частично атрофировались, и каждое движение после отдавалось болью. Сейчас же ничего похожего не происходило. Я мог свободно отжаться от пола двадцать раз, несколько раз присесть на одной ноге, встать на голову…
Зеркала в комнате не нашлось, и я осмотрел свои руки. Не сказать чтобы они сильно изменились. Морщин не прибавилось, кожа все та же. Провел языком по зубам. И вздрогнул. Ни одной пломбы! Прежде один верхний зуб с левой стороны был сколот почти полностью. Стоматологи надстроили пломбу. Все уговаривали поставить коронку, но я не хотел. И шершавая пломба всегда хорошо ощущалась. Теперь ее не было! Обычный здоровый зуб…
Я пригляделся внимательнее к рукам. И не обнаружил маленьких шрамов. На левом указательном пальце, который я сделал ножом, неосторожно отковыривая от тарелки примерзшие пельмени, еще в детстве. На правой руке у меня был кривой шрам – след от гвоздя. Зацепился за него в студенческом общежитии. Теперь шрам отсутствовал.
Я оторопело разглядывал свои руки, когда в палату вошла Инна.
– Что-то не так? – участливо спросила она.
– Нет, милая, – усмехнулся я. – Все в лучшем виде! Мне обещали, что ты включишь телевизор.
– Да, Александр Львович оставил указания, – кивнула медсестра. – Сейчас я схожу за пультом.
Когда девушка вышла, я вернулся к размышлениям. Сначала я был уверен, что попал в лапы темных