Крылья черепахи. Александр Громов
сказал я и немедленно испугался, потому что Борис Семенович испугался чуть ранее и, кажется, сильнее меня. Что, мол, это я такое понял? – Очень приятно, – поспешил добавить я, мастеря на лице добродушную улыбку. – Присядете?
С минуту Борис Семенович смотрел мне в лицо и сопел. Зрачки его жутко расширялись и сужались. Капли пота на залысинах стали крупнее. Телохранитель пребывал поблизости неподвижно и горообразно.
По-видимому, моя наружность в конце концов произвела на Бориса Семеновича успокаивающее впечатление. Во всяком случае, сопеть он перестал и перевел взгляд с меня на стол.
– А это что? – спросил он строго, указав на рыбину.
Матвеич смущенно покашлял.
– Это... хм... кх... налим. Вот.
Борис Семенович подозрительно потянул носом воздух.
– Отравленный?
– Какой, едреныть, отравленный? Почему отравленный? – забормотал Матвеич, явно робея и стараясь казаться меньше объемом, что из-за громадного тулупа ему никак не удавалось. – Пойманный он. Из реки. Просто налим.
– Отравленный, – уверенно определил Борис Семенович, огибая кресло и плюхаясь в него. – Никто ничего не понимает, а всем будет хана. Кранты. Уже очень скоро.
– Почему? – спросил Феликс. Он выглядел заинтригованным.
– Загадили все, – продолжал Борис Семенович, не обратив на Феликса никакого внимания. – Воду травим, землю травим, а им это не понравится. Им это оч-чень не понравится! Они нас за это к ногтю возьмут. Мы думаем, наша она, Земля, а? А значит, все на ней можно. Шахты долбить, туннели, нефть качать, взрывы подземные устраивать... Умеем. Острова насыпать из мусора. Травить все живое – это уж обязательно. А вот хрен вам! Им это не понравится, я точно знаю. Коньяк, и тот пить невозможно, в нем пестициды... Рустам, коньяку!
Телохраняющий Бориса Семеновича мегапитек безропотно удалился и практически тотчас же появился вновь, но уже с бутылкой «Наполеона», стаканом и салфеткой. Протер стакан, посмотрел сквозь него на свет плафона и, брезгливо покосившись на распростертую поперек стола скользкую рыбину, поставил бутылку и стакан в некотором отдалении от нее. Засыпающий налим, протестуя, шевельнул жабрами.
– Им это не понравится, – внушительно повторил Борис Семенович, трясущейся рукой откупоривая бутылку, и я понял, что он всерьез напуган и вдребезги пьян. Не из тех пьяных, кому море по колено, а из тех, для кого лужа – море. – Они начнут действовать. И тогда уже не понравится нам...
– Кому что не понравится? – спросил я. – И кто начнет действовать?
Борис Семенович налил себе полстакана, выпил, как воду, взял с блюдца дольку лимона, повертел ее в пальцах, положил на место и посмотрел на меня сквозь пустой стакан.
– Почем я знаю, может, они уже начали, – глухо сказал он. – Кто? Хозяева, конечно. Не мы, а настоящие хозяева. Мы – тьфу, мелкие пакостники. Я думаю, они уже обратили на нас внимание, хотя вообще-то они медленные. Их работу сразу не увидишь. Для нас – века, для них – единый час... даже не